Нет ничего удивительного, что, несмотря на наш ранний приплыв, множество людей толпилось у деревянной постройки с надписью «Касса». И как мне, с помощью гринды, удалось понять (сам я тогда еще, не имея практики, очень многих слов не понимал), все они спорили и ругались с каким-то, сразу мне показавшимся знакомым, человеком.
Ну, понятно, ошибки произойти не могло. Перед моими глазами был не кто иной, как тот самый муксуноподобный толстяк, простреливший мне плавник и пытавшийся связать меня цепью. Разжиревший еще больше, он находился так близко от нас, что я даже чувствовал идущий от него острый неприятный запах, который издают дохлые киты и который, очевидно, очень любят и дорого ценят люди.
— Так вот от кого спасла вас ваша Лида Катушкина! — воскликнула гринда, когда я поделился с ней своим открытием. — Этого дрянного человечка знают в подводном мире уже давно. Он прославился тем, что организовал акционерное общество по эксплуатации подводных ресурсов, под названием «Концы в воду». Раньше он торговал земельными участками, потом разбогател и стал продавать будущие участки на луне. Но с луной их что-то затерло, и, не теряя времени, они раскинули свои щупальцы под водой. Все моря и океаны они разбили на микроучастки и уже начали извлекать огромную прибыль с охоты на дельфинов. Не будь тогда поблизости вашей доброй и бесстрашной аквалангистки, — закончила свое объяснение гринда, — вас бы постигла участь несчастного отца!
Тем временем толстопузый коротышка кричал на кого-то из своих подчиненных так громко и визгливо, что проходивший вблизи солидный косяк хека в панике повернул совсем в противоположную сторону, чем та, на которую указывал на причалившем к берегу траулере эхолот.
— Я тут хозяин! — кричал коротышка капитану траулера. — И я требую, чтобы вы покинули территорию моего океанария!
Толстопузый кричал долго, но я, как ни старался, не мог разобрать почти ни одного слова.
— И хорошо, что не разобрали, — сказала гринда, когда я поделился с ней своим огорчением. — Вся его речь состоит из бранных слов. И если ваш отец будет ему подражать, то уж пусть не возвращается к дельфиньему образу жизни, а доживает свой век среди людей!
Готовый к выходу, отец стоял у лестницы, ведущей на подмостки океанария. Когда мы остановились в нерешительности, раздумывая над тем, как бы поудобнее расположиться, он все-таки заметил нас.
— Вы уже здесь? — вяло, совсем чужим голосом спросил отец.
Сейчас он ничуть не напоминал того развязного старого дельфа, каким мы его видели еще недавно.
— Вы же нас сами пригласили, — более чем сдержанно ответила гринда.
Отец только устало вздохнул и одернул свою крокодилью куртку.
— Да-да… посмотрите… обязательно… посмотрите… Как-никак — сенсация века…
Я стоял совсем рядом и на этот раз мог как следует разглядеть его.
Он действительно совсем-совсем старый… И зубов у него всего только три или четыре. И глаза слезятся, как у какой-нибудь наваги, давно потерявшей счет прожитым годам. А уж цвет кожи и определить было трудно. Вся она какая-то дряблая, в толстых морщинах и красных пятнах.
Мой бедный отец! Опечаленный, одинокий, стоял он с опущенной головой, с крупными ссадинами на лице, словно только что потерпел обидное поражение в схватке с малолетней акулой. Он безучастно разглядывал то меня, то гринду, и, видимо, мы его ничуть не интересовали.
Неизвестно, как долго бы отец пребывал в таком состоянии, если бы снова не появился хозяин океанария. Теперь уже он не кричал, не ругался, а наоборот, страшно заискивал, подобострастно изгибался и говорил таким сладким голосом, что я даже пустил слюну, ощутив вдруг вкус агар-агара…
— О чем задумались, мой дорогой кормилец? — спросил хозяин океанария. — Какие мысли терзают вашу драгоценную голову?