Возлюби ближнего!

— Ладно уж, — согласилась скумбрия, — поговорю еще раз с этим грубияном… Только вы, пожалуйста, не уплывайте далеко… Мне надо вернуться до захода солнца… У нас сегодня танцы, и меня ждут.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Первая дельфинограмма. Медвежья услуга — это не так уж плохо. Возвращение скумбрии. Реабилитация Адвентиста. Я плыву в гости к Лиде Катушкиной.

Пока скумбрия выполняла мое поручение, я решил порадовать гринду.

В эфире было сравнительно просторно. Без особого труда я настроился на Индийский океан, надеясь, что если не сама гринда, то кто-нибудь из ее бывшей свиты постарается доставить мою дельфинограмму в ее собственные руки.

Текст состоял всего из двадцати пяти слов.

«Адвентиста увижу скоро Готовлюсь свиданию Лидой Катушкиной Скучаю беспокоюсь вашем здоровье Нахожусь левый берег Черного моря точный адрес сообщу дополнительно Вода вам и щука[3] Бывалый».

Ответа ждал долго.

И вдруг кто-то рявкнул. Раз, второй, третий. Как хорошо, что в бытность свою на обучении у гринды я, вперемежку с человеческими языками, изучил еще практически никому не нужные, жаргонные выражения гренландских белых медведей.

Сейчас это мне пригодилось. Какой-то медведь продиктовал следующий ответ: «Не беспокойся Завтра увижу гринду все передам».

Заканчивался ответ привычными в медвежьем обиходе словами: «Жму лапу!»

В данном случае вошедшая в поговорку «медвежья услуга» являлась просто бесценной, а что касается лапы — то он просто забыл, что разговаривает с дельфином.

Интересно все-таки, куда же это занесло гринду? Ведь, насколько мне известно, белые медведи преимущественно обитают в арктических водах. Но там, где льды, — гринде делать нечего.

Не иначе как она вернулась в Атлантику, решил я. В Атлантике тоже иногда можно встретить белого медведя…

— Вот видите, как я быстро обернулась, — услышал я характерную для скумбрии скороговорку, — как это говорят веселые пикши: одна жабра здесь, другая там!

Я хотел поблагодарить ее за оперативность, но разве скумбрия даст тебе открыть рот, если она еще как следует не наговорилась?

По ее словам, на этот раз попугай оказался вполне терпимым стариканом.

— Я его у самого берега встретила, — продолжала свой доклад скумбрия. — Он грязевую ванну принимал и вел себя вполне прилично. Даже вялеными червяками угощал. Только я отказалась. Прямо не знаю, что со мной, но не могу есть у посторонних. Стесняюсь. А потом я ему передала все слово в слово, как вы просили… Мол, здесь находится тот самый дельфин, который получил свое образование у вашей хорошей знакомой — гринды… Если бы вы только слышали, как он меня благодарил за такую приятную новость! Так рассыпался, так передо мной рассыпался, что того и гляди от него одна труха останется. Очень уж он вашу гринду расхваливал. Попугай, а какие приятные слова выговаривает! Не то что некоторые рыбы. Взять хотя бы тех же ершей, разве от них услышишь теперь нежное слово? Одна грубость. Вот и думаешь другой раз: лучше самой крючок проглотить, чем услышать их ершистые выражения! Честное слово…

Боясь обидеть скумбрию, я на этот раз проявил выдержку и терпение.

На мою радость, она сама поняла, что ее занесло, и уже в дальнейшем не отвлекалась от главной темы.

Это не значит, что в рассказе скумбрии совсем отсутствовали раздражающие длинноты и необязательные подробности. Все это было. Но было и главное. Был подробный отчет о разговоре с Адвентистом, который, по согласованию с его теперешней покровительницей, тут же, в присутствии скумбрии, настучал своим клювом на оборотной стороне какого-то пожелтевшего папируса письмо следующего содержания: