Возлюбленная из Страны Снов

Не сумею я описать вам это лицо. Никогда, ни до того, ни после, не встречал я такой совершенной, такой чарующей женской красоты. Ну, а когда несколько месяцев проживешь на войне и имеешь дело только с грубыми, одичалыми мужчинами, — сердце, понятно, вдвое сильнее забьется при виде красивой женщины.

Только тут было не до восторгов, — ужас заслонял все очарование красоты.

Лицо молодой женщины было страшно, неестественно бледно, почти прозрачно. Но я почти не замечал этого, загипнотизированный взглядом ее больших черных глаз с черными ресницами. Глаза эти впились в меня и застыли в такой оцепенелой неподвижности, как будто они принадлежали не живому существу, а автомату.

Но ведь были же в ней и жизнь, и чувство: текли же слезы по ее бледным щекам!

Я просил ее встать с колен, спросил еще раз, что ей угодно, но она только умоляюще сложила руки. Тогда я нагнулся, чтобы поднять ее, но она отстранила меня правой рукой. Я заметил изящную, узкую женскую руку с обручальным кольцом на пальце. Той же рукой она схватилась за грудь, и капли крови потекли из-под ее пальцев…

Не знаю сам, почему, — но меня охватил непобедимый страх перед этой странной женщиной. Ее взгляд так завораживал меня, что я не решался даже позвать денщика. Я стоял, как прикованный, прислонившись к простенку, и смотрел, как текут слезы по ее щекам и красные капли крови из-под сжимавших грудь рук на светлые плиты пола.

— Не убивайте его! — прошептали вдруг ее губы.

Но я хотел остаться тверд; бабьим слезам я не мог поддаться даже на этот раз. Я ответил, что это не от меня зависит, что перед законами войны бессильна моя личная воля.

Не могу я рассказать вам, что я испытал в эти ужасные минуты. Это было смешанное чувство ужаса и боли. Я был уверен, что бедняжка помешалась от страха и горя.

Наконец, мне удалось стряхнуть с себя малодушие. Солдатское воспитание возмутилось во мне, и я строго и резко приказал ей встать.

— Встаньте! Ваши просьбы напрасны.

Глаза ее снова впились в мои.

— Не убивайте его! — прозвучало еще раз, но уже тоном угрозы.

Отчего я не выбежал и не отменил свой приказ!..

В тщеславном желании показаться сильным и непреклонным, я небрежно проронил:

— Маркиз обречен и минуты его сочтены.

Расслышала ли она мой ответ? Огромные глаза ее вдруг расширились еще больше и с выражением ужаса впились мимо меня в ночной мрак за окном. Вмиг она вскочила с колен, протянула руки с судорожно растопыренными пальцами к потолку и из груди ее вырвался крик… пронзительный, дикий, ужасный…

В уме моем, как молния, пронеслась мысль: ей виден умирающий маркиз!

Меня охватило беспредельное сострадание к несчастной. Я готов был упасть перед ней на колени, молить ее о прощении за смерть маркиза, просить ее поберечь себя, не забывать о своей ране… Но я не мог сделать ни одного движения, ни один звук не выходил из горла. Как будто ее крик, леденящий кровь и мозг, задушил навсегда мой голос.

Она притихла, как будто сгорбилась, и беззвучным шагом подошла поближе ко мне. Глаза ее упорно впивались в меня странно-загадочным взглядом, как будто в душе ее из безграничного отчаяния нарождалось что-то новое, враждебное, — какая-то глубокая, непримиримая злоба.

Подойдя так близко ко мне, что я чувствовал на своем лице ее дыхание, она подняла руку, сняла с пальца золотое кольцо и сказала:

— Дайте вашу руку.

Я повиновался. Кто решился бы ослушаться?

Она взяла мою руку и надела мне на палец кольцо.

— Носите его вечно!..

Зачем это она? И что мне делать с этим кольцом? хотелось мне спросить… Но она уже проскользнула к двери, открыла ее и исчезла.

Не знаю, долго ли я еще стоял, прислонившись к окну после исчезновения незнакомки; знаю только, что я был как бы слегка парализован, и это ощущение прошло не сразу, а постепенно, как тяжелый сон.

Когда способность движения вернулась ко мне, я начал ощупывать себя, царапать себя ногтями… мне надо было убедиться, спал ли я и видел сон, была ли это действительность или галлюцинация. И я увидел и нащупал кольцо на пальце!

Скорее вон его… в окно!

Я начал стаскивать кольцо с пальца — напрасно! Оно точно приросло к коже.

Безмерный ужас охватил меня. Что же это такое? Кто же она, эта незнакомка, с которой меня связало это кольцо? Она одна может объяснить это — скорее же броситься по ее следам, разыскать ее, заставить ее раскрыть загадку!..

Я схватил лампу со стола и выбежал в ту дверь, за которой она исчезла. Я осмотрел коридор, лестницу, все углы, все щели… — нигде ни следа, ни звука шагов или шелеста платья, — только мерное храпение моих солдат доносилось из всех комнат нижнего этажа.

Наружные двери замка были заперты; я торопливо отпер их и выскочил, но с первых же шагов натолкнулся на товарища, возвращавшегося из сада с несколькими солдатами. Я понял, что значат их серьезные, бледные лица, но все же схватил товарища за руку и, едва шевеля губами, спросил:

— Кончено? Казнены?