Возлюбленная из Страны Снов

Едва уловив чуть слышное «да», я бросился к первому часовому за оградой с вопросом, куда направилась вышедшая из замка молодая женщина, — но часовой только изумленно повторил мой вопрос; из замка никто не выходил и не мог выйти.

Значит, незнакомка еще в замке! Надо все поставить на ноги и разыскать ее! Товарищ со своими солдатами не успел еще расположиться на отдых; я созвал их, усталых и измученных, и все мы, с лампами и фонарями в руках, бросились осматривать все углы и закоулки обоих этажей, чердаков и погребов. Нигде не было ни следа незнакомки, никто не слышал даже ее безумного, пронзительного крика…

Товарищ, не пришпориваемый охотничьей лихорадкой, в которой весь горел я, и усталый до последней степени, начинал уже раздражаться и, наконец, выразил предположение, что я все это видел во сне…

Я вышел из себя. Во сне?! Но он сам может видеть свежие пятна крови на полу! И я потащил скептика к себе в комнату и с лампой в руках подвел его к тому месту, где она стояла…

Я ползал на коленях по всему полу, рассматривал и ощупывал каждый вершок… нигде не было и следа крови! Но, Боже праведный, я сам видел, как текла кровь у нее из груди и падала жуткими красными каплями на светлые плиты! Или я в самом деле все это видел во сне? Или я помешался? Но тогда как же кольцо, которое она дала мне? Оно плотно сидело на пальце — такое несомненное, такое конкретное!..

Я рассказал все товарищу. Ярость кипела у меня в груди при виде того, как он покачивал головой, украдкой оглядывая меня подозрительным и озабоченным взглядом, — а я ничего не мог сделать, чтобы убедить его, что я не брежу и голова моя совершенно свежа.

Вероятно, для того, чтобы не раздражать меня, товарищ все же продолжал осматривать комнату и вдруг за нагроможденной в одном углу мебелью наткнулся на картину, прислоненную лицевой стороной к стене.

Невероятным усилием воли я сдержал готовый вырваться крик: передо мной был портрет незнакомки… Ее глаза, ее волосы, губы — вся она, как живая!

Я начал просить товарища уйти к себе и оставить меня одного. Чего еще искать? Во веки веков никто ничего не найдет! Товарищ неохотно уступил, я остался один и всю ночь просидел пред портретом.

Утром, едва хорошо рассвело, товарищ вошел ко мне — с тем же участливо-озабоченным, почти сострадательным выражением лица, но заговорил он умышленно о другом. Меня это так раздражило, что я первым завел разговор о событии минувшей ночи. Он отвечал уступчиво, это раздражало меня еще сильнее, и мы уже готовы были поссориться не шутя, — как вдруг вошел денщик с докладом, что местный священник желает видеть меня, но по некоторым серьезным соображениям просит меня для этого к себе.

Я подумал, что от него мне, быть может, удастся узнать что-нибудь о незнакомке, и тотчас же последовал за старухой, передавшей мне просьбу священника.

Расстояние оказалось порядочное, так как священник жил в противоположном конце деревни, в маленьком домике, наружно почти ничем не отличавшемся от крестьянских домишек. Унылый вид имела большая деревенская улица с явственными еще следами вчерашней схватки…

Войдя вслед за старухой в полутемные сени, я столкнулся лицом к лицу со стариком-священником, видимо, нетерпеливо поджидавшим меня.

Я поздоровался. Не удостоив меня ответом, он толкнул боковую дверь и одним движением руки пригласил меня войти; спутница моя куда-то юркнула, и я вошел один, нагнув голову, через низенькую дверь. Вошел, оглядел комнату — и с невольным криком отшатнулся, схватив за руку священника.

Предо мной на измятой постели лежала она — смертельно-бледная, неподвижная, одетая в платье со следами крови на груди.

— Кто это? — едва шевеля сухими губами, спросил я священника.

— Все равно… теперь уже поздно! — беззвучно ответил священник, окидывая меня мрачным взглядом. — Вчера вечером… она звала вас, металась, кричала…

— Вчера вечером она ведь была у меня, — пояснил я. — Но, ради самого Бога, кто она?

Я подошел поближе к постели и с чувством глубокого сострадания всматривался в окаменелое, мертвое, но все еще дивно, прекрасное лицо.

Священник тоже быстро подошел поближе.

— У вас? — воскликнул он. — Грация Сантазилия была у вас, там в замке? Она геройски, самоотверженно, ни на мгновение не покидала сражающихся, все время поддерживая мужество в них, пока сама не упала, сраженная пулей. Смертельно раненной ее принесли ко мне в дом, сам маркиз передал ее на мое попечение. А когда затем пришла весть, что он схвачен и станет жертвой законов военного времени, раненая молила отнести ее к вам, к вашим ногам. Это было невозможно, она была в жару, в бреду; а отчаиваться в возможности ее спасения мы не имели права, — молодой организм мог еще справиться с тяжкой раной… И я уверен, она выжила бы, выздоровела бы, если бы… если бы час спустя ей не принесли весть о его смерти…

Ноги у меня подкашивались, вся комната колыхалась перед моими глазами, — я вынужден был схватиться за спинку стула, чтобы не упасть.

— Но ведь она была у меня! — с тоской вырвалось у меня. — Я видел ее, говорил с ней… вот это кольцо она дала мне! Это ее кольцо!