Возмездие

    — Да, я верю в Германию, верю в мой народ, который сейчас опутан чудовищной ложью фашизма. Теперь я знаю, что долг каждого немца — не дать фашистам утянуть за собой Германию в пропасть. Так думают многие офицеры. Позавчера в Москве я встретился с фельдмаршалом Паулюсом… К сожалению, было очень мало времени… Послезавтра я должен прибыть в часть.

    — Желаю удачи, Бютцов. Пожалуйста, постарайтесь выжить. Такие люди, как вы, будут очень нужны послевоенной Германии.

    Когда Млынский вышел из палатки, солнце уже позолотило снежные вершины гор.

    Приблизился Шумский. Он был в плащ-накидке, из-под которой виднелась немецкая форма.

    — Я готов, товарищ полковник.

    — Добре. — Млынский посмотрел на часы. — До границы вас доведет Гонуляк, а там встретит Карасев. Его разведгруппа обеспечит ваше внедрение и связь со мной. Вам придется залезть прямо к черту в зубы… и выйти оттуда живым.

    — Я постараюсь, товарищ полковник.

    — Вы теперь командир второй разведгруппы. Обдумывайте каждый шаг: внедрение Бютцова обратно в вермахт стоило Центру большого труда…

    Гонуляк, Хват, Канин и несколько партизан, собранных в дальнюю дорогу, ждут на краю поляны. К ним направляются Млынский, Шумский и Бютцов, за которым сержант Косых несет добротный кожаный чемодан.

    — Эх, выпить бы на дорожку, — шутит Хват.

    — А вот, — протягивает подошедший Ерофеев баклажку. — Родничок под той скалой обнаружил. Водичка вкусная и холодная, аж зубы ломит…

    Хват, отпив глоток, передает баклажку Млынскому.

    Тот, попробовав, одобрительно кивает и возвращает баклажку Ерофееву. Поколебавшись секунду, Ерофеев протягивает ее Бютцову.

    — На, хлебни и ты на дорожку…

    — Данке шён…

    И пока подполковник неторопливо, маленькими глотками пьет холодную воду. Хват, шутливо нахмурив брови, наклоняется к Ерофееву.

    — Не отравлена?

    — Я полбаклажки выпил — и ничего, пока живой, — бурчит Ерофеев. — А к тебе все одно никакая зараза не пристанет.

    Группа вместе с Бютцовом уходит. У самого поворота Шумский, прощаясь, машет Млынскому рукой.

    А Ерофеев вдруг увидел, что к ним, спотыкаясь и чуть не падая, бежит Катя Ярцева. Он шагнул ей навстречу, и на сердце у него защемило.

    — Беда, Ерофеич… непоправимая… — задыхаясь от слез, проговорила Катя. — Ирина Петровна…

    Млынский повернулся к ней, словно кто-то его толкнул. В глазах его застыла страшная боль, и мольба, и надежда…

    Тихие улочки Веймара. Виллы за аккуратными заборчиками и газонами, запорошенными первым снежком.

    В сером «Хорьхе», на заднем сиденье, — подполковник Бютцов. Перед ним — фигура шофера. В зеркальце над лобовым стеклом отражается его лицо. Это — Шумский.

    Бютцов приспустил разделявшее их стекло и сказал:

    — Нах линкс… налефо…

    Глядя в окно, он улыбнулся: тихая улочка с особняками, отступившими от нее за зеленые палисадники, была на месте. И шуцман у поворота узнал подполковника и козырнул, улыбнувшись приветливо.

    — Стоп! — сказал подполковник.

    Машина остановилась у трехэтажного особняка за лужайкой, окаймленной стриженым кустарником.

    Подполковник подождал, пока шофер — правда, не очень аккуратно — выйдет и откроет ему дверцу. Глянув на темные окна дома, он легко взбежал по ступенькам на крыльцо и толкнул незапертую дверь.

    Шумский, достав из багажника чемодан, пошел следом.

    В просторной прихожей было тихо и пусто. Бютцов заглянул в кабинет и сразу увидел отца, вернее, его седую массивную голову, едва возвышавшуюся над спинкой глубокого кресла.

    — Папа!

    Старик вздрогнул. Книга упала на ковер. Обернувшись и увидев сына, старый фон Бютцов стал медленно подниматься.

    — Фридрих… мой мальчик… Хорошо, что ты нашел время навестить нас, сынок…

    Подполковник помог ему. Они обнялись. А в дверях уже стояла старая их служанка. Острый подбородок ее дрожал, в глазах сверкали слезы. Подполковник нагнулся и поцеловал ее дряблую желтую щеку.

    — Здравствуйте, фрау Эльза…

    — Я знала, что вы вернетесь, — сказала Эльза, вытирая глаза.

    За ее спиной Бютцов увидел Шумского, спокойно ждавшего в прихожей.

    — У меня к вам маленькая просьба, Эльза. Покажите шоферу, куда поставить машину, и накормите его. Только учтите: он русский.

    — Что-о? — Глаза старой служанки сразу стали сухими и круглыми.

    — Не бойтесь, он не кусается.

    Надменно вскинув подбородок, Эльза вышла, прикрыв за собой дверь.

    …Вечером сидели у камина в гостиной, пили кофе. В кресле, укрытый пледом, — старый фон Бютцов, жена подполковника Инга — молодая красивая женщина, их сын Иоганн — двенадцатилетний мальчишка, нарядившийся по случаю приезда отца в полную форму «Гитлерюгенда» с пряжкой на поясе и кинжалом.

    Подполковник подбросил пару брикетов в затухающий было камин. Выпил рюмочку ликера и откинулся в кресле. Было тихо и мирно, и ничто не напоминало о войне, кроме, пожалуй, карты Европы, на которой красным шнуром была отмечена линия фронта. Вошла Эльза и, встретившись с подполковником взглядом, спросила:

    — Простите, этот… русский… ночевать будет в доме?

    — Есть свободные комнаты? — спросил подполковник.

    — Есть, — сказал старый Бютцов. — Комната садовника и шофера, комната истопника в подвале. В доме теперь полно пустых комнат.