Возмездие Эвелит (Сборник)

Poul Anderson

No Truce With Kings

The Hugo Winners

New York 1971

— Песню, «Чарли»! Давай песню!

— Да, «Чарли»!

Вся компания была пьяна, и младшие офицеры у дальнего конца стола вели себя только немного шумнее, чем их командиры, сидевшие рядом с полковником. Ковры и драпировки не могли заглушить криков, топанья сапог, ударов кулаков по столу и нескончаемого стука поднимаемых кубков. От всего этого грохота содрогались каменные стены. А тени свисавших вдоль них полковых знамен шевелились, словно бы присоединяясь к общему хаосу. Ниже в свете фонарей и пылающего камина мерцали трофеи и оружие.

Осень в Эко-Саммит наступает рано, и снаружи стояла непогода, выл ветер вдоль сторожевых башен, яростно хлестал дождь во дворе. Эхо гулко отдавалось в каменном здании, слышалось во всех коридорах, словно подтверждая легенду, будто ежегодно в ночь на девятнадцатое сентября умершие выходят из своих могил и собираются сюда — они стремятся присоединиться к пиршеству, но забыли, как это сделать. Никто здесь или в солдатских казармах особенно над этим не задумывался, разве что майор из отряда заклинателей. Третья дивизия, кугуары, была известна как самая необузданная во всей армии Тихоокеанских штатов Америки, а в этой дивизии самым отчаянным был полк «непосед», занимавший форт Накамуру.

— Давай, парень! Запевай. Если у кого во всей этой чертовой Сьерре есть голос, то только у тебя, — крикнул полковник Макензи. Он расстегнул воротник своего черного кителя и откинулся назад, расставив ноги, с трубкой в одной руке и стаканом виски в другой; самый толстый из всех, с голубыми в морщинках глазами на обветренном лице; его коротко стриженые волосы поседели, но усы остались вызывающе рыжими.

— «Чарли мой любимец, мой любимец, мой любимец», — пропел капитан Халс. Он остановился, когда шум немного затих.

Молодой лейтенант Амадео встал, улыбнулся и затянул всем им хорошо знакомую песню:

— Я кугуар, я выхожу на охрану границ.
И всякий раз, когда я на страже, мороз…

— Полковник, сэр! Прошу прощения.

Макензи круто повернулся, глянул в лицо сержанта Эрвина ибыл поражен.

— Да?

— Я герой-забияка, весь в орденах,
Правда, лишь бутафорских, не внушающих страх!

— Только что получено сообщение, сэр. Майор Шпейер просит вас, очень срочно.

Шпейер, не любивший пьянствовать, добровольно вызвался сегодня дежурить; в противном случае пришлось бы бросать жребий. Вспомнив последнее послание из Сан-Франциско, Макензи похолодел.

Компания продолжала хором вопить, не обращая внимания на то, что полковник выколотил свою трубку и встал.

— Орудия к бою! Спеши заряжать!
Ракеты грохочут, и стрелы свистят.
Пуля за пулей вдогонку летят.
Как же мне, мама, отсюда бежать?
Эй, давай, давай, давай!

Все истинные кугуары убеждены, что, даже залившись вином до самых бровей, они способны действовать лучше любых других вояк, хотя бы и совершенно трезвых. Макензи проигнорировал звон в ушах, забыл о нем. Он прямо прошагал к двери, по пути автоматически сняв с полки свое оружие. Песня преследовала его и в коридоре:

— Кормежки нашей вряд ли отрава хуже есть,
И сэндвичи сухие никто не сможет съесть.
Зато уж кофе выпьешь — осадок на зубах.
А кетчуп лишь для боя, как будто кровь от драк.

Подпевайте!

Бей, барабан, бей!
Трубы, трубите в такт…

Коридор был освещен редкими фонарями. Прежние командиры следили со своих портретов из призрачной полутьмы за полковником и сержантом. Шаги отдавались здесь особенно гулко.

— Ой, стрела мне попала пониже спины,
Кругом и в тыл, герои, пока еще живы!
Эй, давай, давай, давай!

Макензи прошел между двух полевых орудий, стоявших по краям лестницы, — они были захвачены в Рок-Спрингсе во время войны в Вайоминге поколение назад — и поднялся наверх. Подъем был тяжеловат для него в его нынешнем возрасте. Но лестница была старинной, высеченной из гранита Сьерры, и должна была быть такой массивной, потому что здание являлось своеобразным символом нации. Не одна армия сражалась здесь, прежде чем в Неваде наступил мир; гораздо больше молодых людей, чем Макензи хотелось бы думать, ушли с этой базы, чтобы сложить головы в бою с разъяренным противником.

Но на нее никогда не нападали с запада. Бог, или кто ты там есть, избавь ее от этого, неужели не можешь? — взмолился про себя полковник.