Возмездие за безумие

– Сто раз прав, дай отстучу. – Игорь протягивал ладонь, Виктор задорно хлопал по ней. Шлепок раздавался звонким, сильным, с последующей вознёй, с демонстрацией вырывающейся наружу мужицкой силы, мощи и дури одновременно, опрокидывающей обоих на песок, сопровождающейся резким всплеском смеха, привлекавшим внимание даже футболистов, насторожившихся, прекративших игру: дерутся эти иностранцы или балуются? Но уже пару минут спустя, остыв и отряхнувшись от песка, разговор возвращался в серьёзное русло и Иванов морщил лоб.– А знаешь, Виктор, ты бесспорно прав, – с тех пор как они пересекли границу Испании, Игорь стал звать друга на иностранный манер. Вите это нравилось, даже льстило. Он щурился, как кот на солнце, Игорь это замечал и продолжал подслащивать лесть, – Их европейский менталитет, по большому счёту скажу, это и есть конформизм, ибо под это можно какую угодно политику протаскивать. Своим рот заткнуть, чтобы молчали, и миром править. То, что и делает Америка по всему миру: то Афганистан якобы защищает, то Косово, а на деле – преследует свои интересы. А народ повсюду молчит, лишь бы в парках клумбы цвели, и вода лилась из крана. Кстати, первые идеи Гитлера тоже были построены на постулатах именно экономического благополучия для немцев. И в конце тридцатых, когда фашизм уже вовсю разорял Европу, в Германии действительно был мир. Вот только как долго это продлилось? История на это уже ответила.

– Да знаю я. Как-никак – кандидат технических наук. – Ухов медленно осматривал кучку песка и камешек на ней, приподнимая, словно мог увидеть под камнем дома с бассейнами, которые, по его мнению, и представляли неотъемлемую составляющую западного благополучия. Но разочарованно клал камень на место, ибо кроме песка ничего под ним не находил.

– Да, кандидат тех времён – это был уровень, – Игорь переставал ходить, садился обратно, пригубливал пиво. Виктор махал рукой, стараясь делать вид, что похвала его не тронула, а на деле весь гордо вытягивался, словно мобилизуя тело:

– Валяй дальше.

И Игорь «валял»:

– Другое дело – наш народ, – рядом с большой кучкой песка Иванов насыпал маленькую, поверх которой клал другой камешек, – В наличии своего меньше, кучка более подвержена разрушению извне: ветром там, водой. Но при этом, и боль от потери гораздо меньше. А значит, меньше риск привязанности к тому материальному, что, в какой-то момент, хочешь ты или нет, начинает определять сознание.

– Но всё равно риск есть. Даже больше скажу: материализм – это что мы имеем сейчас, наевшись семьюдесятью годами идеологии, пережив хаос девяностых и придя к тому, что через десять почти лет демократии и свободных рыночных отношений в стране мерзавец на мерзавце, и мерзавцем погоняет, – Ухов метко сбивал камешек с маленькой кучки щелбаном.

Но Игорь тут же находил другой:

– Ты бизнесменов не бери. Я тебе про народ говорю. Он – масса.

– А что народ? Был в стойле, теперь на свободном выпасе. Кому с пастбищем повезло, тот держится, кому – нет, дохнет понемногу. И, по твоей же теории, готов молчать и радоваться малому, из боязни потерять последнее. А, следуя твоей логике, так и вовсе стремиться не к чему, чтобы не было больно терять? К тому же и тайфуны у нас не редки, – Виктор смотрел с ухмылкой. Казалось, он загнал Игоря в свои же собственные ловушки. Но Иванов, подумав, отрицательно качал головой:

– Да. Так и есть сейчас. Но так всегда не будет. Вот увидишь, ситуация станет меняться, потому как никогда наш народ не жил в достатке и всегда был вынужден бороться за лучшую жизнь. А любая борьба – это эволюция. Тут уж Дарвин неплохо поработал. И из червяка без борьбы бабочка никогда бы не получилась. Так что, чем хуже, тем, чаще всего, лучше. Потому как вполне может возродиться из всей этой катавасии тот человек, что будет силён и духом, и силой. И жить будет прекрасно. Как говорится, так закалялась сталь.

– Ну, про сталь-то я в курсе, – Виктор похлопал себя по шее, – А вот про прекрасную пору – погоди, где-то я уже это слыхал, – Ухов напрягся, потом вспомнил, обрадовался, продекламировал: «Жаль только – жить в эту пору прекрасную

уж не придется – ни мне, ни тебе». Классика. Николай Алексеевич Некрасов. «Железная дорога». Про голод и мыканья русского мужика. И про светлое будущее, в которое он тоже верил. А с тех пор уже век прошёл.

– А обезьяне, чтобы в человека превратиться, миллионы лет понадобились.

– У-у. Мрачная перспектива.

– Мрачная. Но это если народ серого вещества лишён. А у нас с этим всё в порядке.

– Значит, ты всё-таки веришь в возрождение страны?

– Верю. Ещё года два-три назад не верил. А теперь – верю. Гимн вернули, заводы хотят восстанавливать, взялись за законы, регулирующие права потребителей, идёт борьба с монополизацией, а это открывает двери конкуренции на рынке. – Игорь «чесал», как юрист. Виктор учтиво поклёвывал головой: пиво штормило, мозги растекались приятным туманом, но следить за мыслью собеседника позволяли:

– Ладно, посмотрим. Мне пока при всём этом хаосе жилось неплохо.