Возмездие за безумие

Думая про это, Ухов вспомнил как давно, ещё в Испании, в то самое лето, когда родилась Полин, он впервые, пожалуй, оценил живую речь и острый ум соседа. Они тогда почти каждый вечер уединялись с Игорем на пляже: отдыхали от женщин и детей, наслаждались прохладой с моря, пили пиво, не рискуя услышать осуждение жён, и говорили, говорили, говорили. Обо всём и ни о чём. Одна мысль Игоря с тех пор засела в голове Виктора. Про то, как здорово отдыхать за границей, но при этом необходимо жить в своей стране. Было это обычным вечером. Мужчины расположились на берегу и наслаждались, впитывая телом опускающуюся ночную прохладу. Пляж в этот вечер уже опустел от купальщиков, и никто не загораживал линию горизонта. Отчего-то Игорь вспомнил дом, нет, вернее, он вспомнил, что скоро отпуск заканчивался, и Иванову уже не терпелось вернуться к себе.

– Неужели тебе не нравится здесь? – удивился Виктор. Пляж на закате был особенно красив. Иванов осмотрелся и кивнул головой:

– Природа – не всё. Люди мне тут… как бы тебе сказать? Не по нутру, что ли. Какими-то они кажутся бесхребетными, обтекаемыми.

– Это из-за незнания языка. А вообще-то испанцы – народ прямолинейный и стоящий.

– Вот именно, стоящий. И, больше тебе скажу, свою цену знающий. И цена эта – та самая цивилизация, что когда-то пришла в их дома, – соглашался Игорь, но соглашался так, словно укорял.

– А, ну да, а тебе наш первобытнообщинный строй больше по нутру: утки во дворах, коровы в стойлах, плуг, сеновалы, а между строк читай: бездорожье, усталые лица и ремонт в доме сделать не на что… – Ухов издевался, откровенно смеясь.

Игорь тут же вспыхнул, отставлял пиво, встал с песка, принялся ходить перед другом, меряя пляж шагами, объясняя громко:

– Да не о том ты, – он пытался развить мысль, чтобы донести её, – Витя, ты пойми, Солженицын прав: в ожидании социальных подачек, человек перёстаёт быть активным деятелем и превращается в жвачное животное. Ты посмотри на них, – Игорь оглядывался на аллею вдоль берега, по которой гуляли туристы. Большей частью это были иностранцы в светлых одеждах, прикрывающих обгоревшие части тела, с мороженым, воздушной кукурузой, жареными в сахаре земляными орехами. – Они покойны, они удовлетворены, они обеспечены всем. Порой мне кажется, что у них притуплены даже рефлексы.

– Почему?

– Ты видел, как они переходят улицу? А как на пляже на голосиськастых тёток смотрят?

– Как?

– Улицу переходят? – Игорь засмеялся, понимая, что Виктора интересует ответ, скорее, на второй вопрос, – Не глядя. Даже не думая, что их могут раздавить.

– Вот, что значит быть уверенным в своих правах.

– Или полностью забыть о самосохранении. А вдруг у моей машины тормоза отказали?

Виктор засмеялся тоже. В это время в их сторону полетел мяч; молодёжь гоняла в футбол на освободившемся пляже. Экспансивный афро-испанец жестами попросил русских мужиков о подаче. Ухов встал, ловко поддал мяч, так, что вызвал одобрительный свист и улюлюканье. Некоторые даже стали зазывать белокожих туристов присоединиться к их разноцветной группе. Ухов приподнял издалека бутылку с пивом, и тут же сработала международная мужская солидарность, темнокожий парнишка согласно зао'кеил.

– Понял. Весельчак. – Игорь смотрел на группу играющих без осуждения и как на неинтересную вещь, – Сейчас нагоняются, потом, как мы, по пиву, потом в бары курить травки и девкам мозги морочить. И никаких забот. Животная жизнь.

– И что в этом плохого? – не понимал Ухов. Ему-то как раз всегда нравилось за границей именно вот такое состояние покоя, – Менты не трогают, мафия не достаёт, государство не обкрадывает. Страна бедная, а пляжи все ухоженные. А я, сколько к нам на море не ездил, если не приличный отель со своим куском песка – то сплошная заброшенность. И в магазинах у них вино – настоящее, а не порошок, как у нас.

– Мнимые идеалы, Витя, уверяю тебя. Мне так хотелось побывать в Испании, столько про неё по телевидению смотрел, а вот приехал и что?

– Что?

– Неделя, и домой тянет. Не моё тут всё, понимаешь?

– Что непонятного. Никто тут идолопоклонством и не собирается заниматься. Но отдыхать – приятнее, согласись.

– Возможно. Но… Да и вообще, чего мы упёрлись в этот пляж. Море – оно и в Африке море. Я много читал о Западе, особенно о Европе. Штаты меня не привлекали, как модель, изначально. В США человек – винтик механизма больше, чем где-либо в другом месте. Поэтому, давай всё-таки про Старый свет.

Ухов, молча, согласно кивал.

– Так вот, всё это видимое благополучие – это плата за послушание, – добавлял Иванов.

– Точно: налоги платят все, потом их тратят на народ – тоже все. Законы работают. Это смущает, Игорёха?

– Да ты не кипятись. Послушание – это я сказал не в смысле законопослушание, а в смысле – политическая позиция.

– Ну, загнул!

– Представь себе, Виктор! Ведь многие эти люди, проживающие за рубежом, согласны на любые политические компромиссы, лишь бы не страдал их экономический интерес.

– Ты о чём? – до разомлевшего от пива Вити с трудом доходил смысл сказанного.

И тогда Иванов набирал в руки песок и наглядно пояснял: