Возмездие за безумие

Хоронили Игоря четырнадцатого декабря, с почестями, хотя без батюшки: церковь отказалась отпевать грешника, наложившего на себя руки. В морг, где был установлен гроб с телом для прощания, приходило много людей. Большей частью, это были клиенты фирмы, коллеги по работе, их семьи, давние приятели. Лена и Вера, обе недвижимые и безответные, принимая соболезнования, сидели по разным сторонам гроба. Подниматься к каждому вновь пришедшему не было сил. Лена, с тех пор как она всё-таки поняла, что Игорь умер, стала безмолвной. Женщина, рассматривая на покойнике складки воротника рубашки, купленной в магазине для погребения, думала, что ни за что не позволила бы мужу пойти на работу в не поглаженной одежде. Отсутствие галстука на шее тоже придавало беспорядочный, с точки зрения Лены, вид, открывая бетонно-белую кожу шеи. То и дело, проводя рукой по тёмному костюму, Иванова убирала с ткани невидимые пушинки, шептала в сторону уха что-то предназначенное для лежащего мужа, и снова складывала руки горкой на коленях. Чёрный платок на голове оттенял и без того бледное лицо женщины, в котором не было ни единой кровинки. Вера, как мать, за два дня истощённая горем, сухо облизывала губы, чтобы хоть что-то отвечать выражающим соболезнования. Девушка тоже время от времени прикасалась то к одежде отца, то к его рукам, уложенным на груди. Смешение запахов надгробных цветов, перемежавшихся ветками мирта – дерева вечного покоя, свеч, формалина и косметики, которой накрасили лицо покойника, вызывало тошноту. Отчего хотелось встать и убежать из церемониального зала куда-нибудь далеко-далеко. Но сил не было и на это. Они все ушли на отчаяние и слёзы, два дня, помимо воли, льющиеся у Веры по щекам без остановки. А теперь, на третий, была только неимоверная сухость во рту и нестерпимое желание забыться… Но впереди была церемония кремации. Сколько Вера помнила себя, Игорь, если вдруг речь заходила о смерти, всегда изъявлял желание быть сожжённым.

– Когда умру, денег на закапывание не тратьте, просто сожгите и пепел мой рассейте на высокой горе. И тогда я буду всегда с вами, в воздухе, – говорил иногда Игорь, чем злил своих девочек.

– Дурила какой, – упрекала Лена, позволяя себе это редкое ругательство только в такие вот беспомощные моменты.

– Бать, ты совсем что ли? – поддерживала осуждение матери Вера, – Вам с мамой жить ещё да жить. Внуков дождаться и их ещё вырастить, – и девушка лукаво улыбалась.

Игорь вздыхал:

– Внуков. От тебя дождёшься…

Эти разговоры не носили навязчивый характер и всплывали спонтанно, то в одной связи, то в другой. Можно ли было теперь, зная, каким стал конец Иванова, сказать, что раннюю смерть свою Игорь чувствовал? Навряд ли. Иванов очень любил жизнь. Во всех её проявлениях. И никогда не впадал в уныние или пессимизм. Даже в гробу выражение лица покойника было не безразличным, каким оно бывает при отсутствии тонуса мышц, а немного с ухмылкой. То ли так Игоря накрасили, подведя губы чуть шире и глубже, чем следовало, то ли нижнюю часть лица сложили чуть выше, но всем, пришедшим попрощаться с Ивановым казалось, что умерший улыбается. Ухов, на которого эта улыбка произвела эффект электрического разряда, тут же перекрестился. Виктору показалось, что Игорь вот-вот откроет глаза и лукаво подмигнёт, как он любил часто это делать: «Ну что, дружище, обделался? А это я решил всех вас на вшивость проверить: кто друг, а кто враг». Светлая полоска ткани на лбу, какую кладут, когда болит голова, а в данном случае маскирующая травму, была несуразной по отношению ко всему огромному телу Игоря. Словно он, как это делают женщины, решил смыть макияж и потому поддерживает волосы повязкой.

Не устояв у гроба, Ухов, вышел на улицу перед моргом и закурил. К мужу подошла Галя. Ей, давно уже не испытывающей к Виктору ничего, кроме неприязни, стало Ухова так жаль. За два дня Витя ушёл в себя, замкнулся и не отвечал даже на простые вопросы. Услышав их, он странно мычал и кивал головой, будто до него не доходил смысл. А ещё Ухов перестал пить, совсем, даже воду. Он лежал на дырявом диване и смотрел на свет за балконом с полным безразличием. В голове мужчины всплывали разные эпизоды из жизни, связанные с Игорем Ивановым. Чаще вспоминалось, как они познакомились в первый раз: Игорь подошёл к Уховым в арке дома, и Лена представила его – широкого, по-крестьянски простого, и с такой же обыденной речью. Игорь всегда говорил так, словно ему нечего было скрывать. Он оставался самим собой в любой ситуации, хорошим ли или плохим мог он казаться в этот момент. Когда ругался, не сдерживал своей неприязни и рубил правду матку в глаза. Но всегда по делу, без приступов ярости, как случалось, например, у самого Ухова. В моменты же счастья лицо Иванова буквально светилось добротой и расположением, которые притягивали. Игорь знал много шуток, постоянно цитировал какие-то анекдоты, часто вспоминал культовые фразы из кинофильмов. А ещё Иванов поразительно просто мог объяснять сложные вещи.