Возмездие за безумие

– Сто процентов самоубийство. Из такого пистолета можно убить только в упор. Этот гражданин, – следователь кивнул на поникшего армянина, – и на шаг бы не смог приблизиться к вашему бывшему мужу с оружием в руках, учитывая разницу в комплекции. Пожилой мужчина действительно был вдвое меньше и худее Игоря. Но Лену поразило из довода только одно слово – «бывший». Да, теперь Игорь был уже бывшим. Это женщина поняла несколькими минутами ранее в морге, на опознании. Перед ней лежал чужой и далёкий образец человеческого тела, похожий на макет, и так не похожий на её Игоря. Он не улыбался во сне, как часто она замечала за мужем по молодости: снилось что-то хорошее, и Игорь улыбался. Он не сводил брови, когда ложился отдыхать, а кто-нибудь мешал. На цинковом казённом столе лежал холодный и незнакомый Лене человек, которого нужно было опознать. И, глядя на этого мертвеца, Лене было совсем не страшно от того, что она стоит около умершего. Нет, ей было страшно признать в нём Игоря. Череп, изуродованный выстрелом, собрали для опознания, составив кости, как смогли. Сделано это было непрофессионально, скорее всего, второпях, отчего лопнувшая височная кость справа была вдавлена, а слева торчала углом, перекосив овал лица, вытягивая его по диагонали. Но не из-за этого искажения Лена засомневалась в том, что это её муж. А потому, что у Игоря не могли быть такие глубоко провалившиеся глазницы и синюшный цвет лица. У её Игоря щёки всегда пылали жаром, даже спросонья, даже когда было холодно. А потому, кивнув на повторный вопрос о признании в этом трупе её мужа, Лена вышла из морга с каким-то странным чувством внутренней радости: она обманула всех, там, на столе, остался не её Игорь. Пусть все думают, что это он. Она-то знает, что это совсем другой человек, просто по всем приметам похожий на Иванова: родинками, шрамами, формами пальцев и ногтей. Но на деле – не Игорь. И когда она уйдёт отсюда, настоящий Игорь непременно объявится и всё объяснит – где был, куда пропал, почему вместо себя заставил жену опознавать чужого.

Мысли о чужом и о возможности снова увидеть своего так успокоили Лену, что она, подписав в полиции все бумаги, вернулась домой и рассказала Вере про случившееся с лёгкой улыбкой на лице:

– Но это не наш папа, Веруня. Понимаешь? Это совсем не наш папка, – Лена не видела вытаращенных глаз, какими смотрела дочь, не видела ужаса на её лице. Она не замечала скорчившейся в углу кухни Полин, которая по дороге в школу зачем-то зашла к ним. После кражи денег Галя боялась оставаться в квартире одна и уговорила младшую дочь вернуться. Женщина бредила вслух и казалась притворяющейся от того, что была неспособна оплакивать смерть родного человека. А когда Вера, тоже в бреду, но только не безумия, а боли и страдания, произнесла, что знает, кто убил её отца, Лена только усмехнулась, встала, прошла к шкафу, вытащила из него фотографии с пляжа и бросила дочери к ногам: – А может, тогда и про это знаешь? И мне объяснишь? – спросила Лена с издевкой, словно вешая вину за случившееся на дочь.

Девушка оцепенела, глядя на снимки. Стала что-то бормотать, потом бросилась к себе в комнату, и оттуда раздалось такое громкое завывание, что Полин пошла её успокаивать. А Лена? Она всё также отрешённо смотрела на разбросанные по полу фотографии и улыбалась уголками рта. Говорить что-то дочери не было сил.

Виктор узнал о смерти друга от Ромы. Киселёв прочёл о новости в интернете и тут же позвонил тестю. Не сразу поняв, Ухов переспросил зятя, потом, услышав подтверждение сказанному, замер в таком же точно ступоре, в каком вчера узнал от Игоря про подброшенные фотографии. Резко стало трудно дышать, голова закружилась, рот беззвучно хватал воздух. Виктор не помнил, как бросился к Гале по коридору между их комнатами, как по ковру с калёными камнями. Сбивчиво рассказал про новость. Но Галя только покрутила пальцем у виска и в очередной раз выразила сомнение в его разуме. Виктору стало мгновенно легче: ну да, Рома что-то перепутал. Иванов никак не мог умереть. Что за бред?

– Он ведь звонил мне в четыре часа утра, – радостно вспомнил Виктор, словно это как-то могло повлиять на случившееся.

– Слышала, как ты его материл. А зачем звонил-то? – Гале мысль о смерти Иванова тоже казалась дурной шуткой.

– Зачем? Да он – козёл. Он пять штук баксов проиграл, – Виктора вдруг стала накрывать волна нового страха, и ответ прозвучал неубедительно, – Я ему отдал деньги. Вчера в гараже. Пять штук баксов.

– Из ворованных? – Галя выуживала из хмельного бреда супруга только интересующие факты.

– Дура! Из каких ворованных? Там было нашими. И четыре миллиона. А тут пять тысяч долларов.

– Откуда?