Возмездие за безумие

«Если бы я делала что-то, что приносит вред моей семье и знала, что от этого любимые мною люди страдают, то постаралась бы прекратить делать это зло, – признавалась себе Лена, не принимая позиции мужа. От убеждения в том, что Игорь перестал беречь их с дочерью, было тяжелее вдвойне. Женщина растерянно ходила по пустой квартире, вытирая и без того чистые полки, переставляя с места на место чашки в шкафу, одергивая шторы. Балконы с выходом на разные стороны дома были открыты, и по полу сквозил приятный сквознячок. Ступая босыми ступнями по паркету, Иванова ощущала струи воздуха и представляла, как сейчас, наверное, прекрасно на море. В душе хотелось всё бросить, сесть на ближайший автобус до побережья и… будь, что будет. Лена даже представляла себе, как появится на пляже перед лежаком Игоря, встанет, отогнёт балдахин над зонтиком и тут же услышит безобидное ворчание: «Верка, не шали». Лена помедлит, дождётся, пока супруг откроет глаза и вот тут случится то, что случалось всегда при встрече. Глаза Игоря мгновенно широко раскроются от удивления, а потом… А потом она потонет в нежности, струящейся из них. Про то, что муж любит её, Лена знала. Вот только не понимала, как это возможно одновременно: любить и ранить.

«Ведь если Игорь не прекращает свои походы в Казино, значит, он этого не хочет. Но тогда это зовётся эгоизмом. Самым настоящим эгоизмом. И к чему тогда тратить свои силы на дальнейшую жизнь с таким человеком? Вера скоро из дома уйдёт, это неизбежное событие. Так бывает рано или поздно со всеми детьми. И это нормально. И что тогда останется мне? Длинные вечера с несбывшимися надеждами? Разве с таким человеком я хотела бы встречать старость? Разве об этом думала много лет назад, связывая свою жизнь с Ивановым, бросив из-за него столицу, приехав сюда?»

О родном городе Лена жалела просто для сравнения. Никакой ностальгии по сумасшедшей столичной жизни она не испытывала, более того, знала, что никаких перспектив иметь нормальное жильё там у них с Игорем не было. Южный, изначально не воспринятый как город из-за огромного частного сектора в пределах центра, со временем стал дорогим сердцу уголком. Здесь был свой дом, а в столице только съёмная квартира. Тут оказался прекрасный рабочий коллектив, тогда как в столице из-за текучести кадров педагогические составы в школах являлись разношёрстными группами преподавателей. Наконец тут прошла теперь уже большая часть семейной жизни, прекрасной, о которой было что вспомнить. И именно потому бесперспективным казалось продолжать жить просто потому, что их когда-то свела судьба.

– Как свела, так и разведёт, – ответила Иванова Уховой. Галя, настропаленная Виктором, пригласила Лену «поговорить» пока мужчин с детьми не было, – Мало что ли людей, которые разводятся. Пожили вместе, поживём теперь врозь.

– А где? – Галя хозяйничала перед новым прозрачным чайником, в который уложила контейнер с зелёным чаем и лепестками жасмина; пить на ночь этот напиток считалось у Уховой ритуалом: можно было заглушить голод, и токсины выводились. Лена с интересом смотрела на чаинки, то поднимающиеся в контейнере после налитого кипятка, то опускающиеся. Было в этом что-то магическое, успокаивающее:

– Что значит где? Квартиру разменяем, купим себе по однокомнатной. – Равнодушие и простота, с какими Иванова рассуждала о возможном разделе, показались Гале притворными. Красавица брюнетка поправила полоску на голове, стягивающую волосы, и села, глядя в упор:

– А Вера? Ты о ней подумала?

От жёсткости тона, каким был задан вопрос, Лена оторвалась от чая, пожала плечами:

– Вера всегда сможет жить со мной или с отцом, это как пожелает. Вечно эта ситуация длиться не будет: когда-то же ей захочется выйти замуж.

– Нет, я поражаюсь твоим рассуждениям, Лена. Ты хоть понимаешь, что разменяв вашу прекрасную трёхкомнатную квартиру в центре города, в таком доме, в таком месте, лучшее, на что ты можешь рассчитывать, это конура в старом фонде где-нибудь в спальном районе, или за рекой, или, ещё хуже, вообще в новостройках в двадцати километрах отсюда? – Галя активно жестикулировала. Описывая руками круги, она указывала на обстановку вокруг, как бы символизируя обветшалось и обречённость, которые уже коснулись их, Уховых, и вполне могли стать неизменной частью жизни соседки, продолжай она рассуждать так беспечно. Иванова усмехнулась с оттенком грусти в глазах:

– Где жить, меня не пугает. Жаль только, что далеко будет до работы.

– Не пугает?! – Галя вытаращила глаза, встала, отвернулась к окну. – Да как ты можешь такое говорить, Лена? Да ты, наверное, никогда не жила в тараканниках с алкашами! Не обнаруживала утром коврик перед дверью, описаный этой публикой, не слышала по вечерам криков перебухавших мужиков, не видела их, валяющихся в подъездах… – голос женщины звучал взволнованно, её эмоции были неподдельными. Лена вспомнила столичные съёмные квартиры, мысленно согласилась с подругой, но впадать в уныние не стала, постаралась ответить бодро: