Возможно

Настя чуть не сдохла, ревела всю ночь и весь день вдогонку. Как она виновата перед Серёжкой… Как ей жить с таким грузом, как не сломаться? Постепенно до неё стало доходить, что он прав. Сто раз прав. Как почувствовал? Какими фибрами души? Когда Настя смотрела в глаза своей дочери, видела глаза её отца. И если сначала в душе поднимался шторм и метались гром и молнии, то со временем затишье и лёгкий бриз заменили зашкаливающие эмоции. Этот чёртов дьявол с голубыми глазами жил в дочке, половина её была его. И никуда от этого не денешься. Даже отец Насти окончательно понял, кто настоящий родитель его внучки. Они долго разговаривали. Настя вырвала у него клятвенное обещание – никогда не проговориться Егорову о наличии у него дочери. Генерал пообещал, хотя считал это неправильным решением. От него Настя узнала, что закончив академию, Егор отправился к новому месту службы на должность командира полка, получать очередную звёздочку. Его очень хвалили, служака он был хоть куда. Ну и женился. Привёз с собой москвичку, красивую бабу. Она рассекает по городу на крутой машине, нигде не работает, получает какую-то ренту, живёт в своё удовольствие. Офицерские жёны её не любят, а им плевать. И ей, и её мужу, тянущему лямку и днём, и ночью. Больше ничего слушать Настя не захотела и в дальнейшем разговоров на этот счёт не допускала.

А Иван Михайлович оформил практику своей дочери именно туда, где служил Егор Егоров, очень надеясь… Да фиг его знает, на что. Просто Егоров "защищал родину", именно, в Калининграде…

И Настя, кое-как примирившись со своей совестью, стала называть себя матерью-одиночкой, не первой, и не последней…

"Ну что же, Серёжа, будем жить дальше. У тебя всё будет хорошо, я чувствую это. И очень желаю этого тебе. Да услышит меня господь."

В очередное воскресенье Настя уже совершенно самостоятельно вышла на старт. Комбинезон, синий-синий, с красно-белыми вставками, шёл ей изумительно. Девчонки-лётчицы обзавидовались. Они, по-доброму, бросались и восторгами, и подколками. Таким образом, настроение перед полётом всегда было хорошее. Да ещё пообещали пару прыжков с парашютом. День представлялся шикарным. На аэродроме было полно солдат. Они проходили парашютную подготовку. Но когда увидели проходящую мимо изящную лётчицу, засмотрелись и забросали Настю комплиментами, предложениями всяческого рода, просто, возможностью познакомиться с ней. Их приструнили, и девушка в относительной тишине запрыгнула в самолёт. И почувствовала дискомфорт. В душе. Как будто зацараполо, как будто она что-то забыла. Ещё раз осмотрев кабину, приборы, проверив связь в шлемофоне, немного успокоилась и вырулила на взлётную полосу. Вперёд, Настя!

В этот раз её попросили сесть чуть раньше. Это раздосадовало. И вылезала она, страшно недовольная. Вместо Степана Ильича, механика, ей помог какой-то высокий военный в полевой форме, перетянутой портупеей. Причём, он стащил её прямо к себе в руки, она даже не успела снять наушники.

– Это кто это тебе разрешил этим заниматься? А? – голос Егорова ударил Насте прямо в голову, взорвав мозг.

Она опять висела на его руках. Вид у подполковника был устрашающий: глаза горели дьявольским огнём, губы сжаты до ниточек, по лицу расползались пятна. Настя так растерялась, что не могла выдавить из себя ни слова. Егоров сильнее сжал лётчицу в районе талии, выровнял и пристроил её глаза прямо напротив своих. Нос к носу.

– Я задал вопрос? Иван Михайлович знает об этом? А муж твой куда смотрит? Ты же мать, совсем обалдела? – его голос гремел, как набат.

– Поставьте меня на землю, пожалуйста, – с ударением на последнем слове выдавила из себя, наконец, Настя.

Вместо этого её начали трясти, как грушу, ругая и понося на чём свет стоит. Это уже ни в какие ворота, да кто он такой? Она схватила Егорова за погоны и сильно упёрлась в плечи.

– Сейчас же отпустите! Слышите? Мне больно. Вы сломаете меня.

Егор и правда сильно сдавил её талию своими ручищами. На одной Настя заметила обалденные котлы, брендовые часы. И это показалось ей так сексуально: мужская ладонь, крепкие пальцы, прожилки вен и металл часов. Ты что, Настя, обалдела, что ли? Что за мысли? Какая сексуальность? Да и у настоящего полковника должны быть командирские, как у отца.

– Я закричу, товарищ подполковник!

Он разжал руки, сообразив, что действительно делает ей больно. Да он бы убил её! Это ж надо такое придумать?

– Этот полёт был последним. Я никогда не поверю, что Иван Михайлович в курсе. Шагом марш переодеваться и в песочницу, куличики строить. Можешь бумажные самолётики позапускать. Я тебе даже помогу.

Настя усмехнулась, оставив без комментариев его слова, отвернулась и пошла прочь, постепенно приходя в себя.

Я не шучу, слышишь? – он всё ещё, как тот дракон, метал огонь и плевался молниями…