Полчаса спустя я, сложив руки на массивном столе, произнес удовлетворенно:
— Итак, мы опять ужинаем в Кракове…
Мы сидели в «Карме», симпатичном вегетарианском ресторане на улице Крупнича.
— А как давно это было? — спросила Ева.
Именно она познакомила меня с Краковом. Мы с Романом приехали на ее самую первую польскую премьеру; тогда-то он и увлекся Евой. Мы втроем, держась за руки, бродили по краковским улицам, причем Ева шагала между нами, но со временем перевес оказался на стороне Романа. Я нисколько не расстроился: мне удалось выстроить отношения с городом, я влюбился в кольцо Плантов, сомкнувшееся вокруг центра, в еврейский квартал Казимеж, в огибающую его Вислу.
Мы оба погрузились в чтение меню, и затем Ева заказала себе суп фо, а я — суши на выбор шеф-повара; еще мы попросили принести нам графин сливового вина.
Я не видел Еву полгода: именно полгода прошло с тех пор, как они с Романом расстались. Ева уехала из Брно и теперь жила на два города — то в Праге, то в Кракове. Последняя ее премьера состоялась в театральной студии «Грдину», а сейчас она опять работала над новыми проектами в Польше.
— Удивительно, что здесь так много народу, — сказала Ева, оглянувшись по сторонам.
— Ну, здесь, в отличие от Чехии, принято ужинать не дома, разве не так?
— Но ведь это вегетарианский ресторан…
Я вспомнил, как мы доедали остатки воскресного обеда, которые я приносил от родителей в Патрицианскую виллу, где мы с Евой одно время жили. Мы тогда были еще студентами, и у нас оставалось время только на еду и на театр, причем наши вкусы обычно в том и в другом совпадали.
— А как твое польское турне? — спросила Ева. — Про литературу ведь тоже говорят «турне»?
— Звучит несколько странно, да? — Я пожал плечами. — В Лодзи все прошло замечательно, не то что во Вроцлаве, где были сплошь зевающие пенсионеры… видимо, польстились на бесплатный вход. Один из них спутал буддизм с исламом и никак не мог понять, почему это мусульманин Дртикол фотографировал обнаженных женщин. Все возмущался, мол, какое лицемерие, ну, а прочая часть его монолога свелась к тому, что польки как ни крути — самые красивые женщины на свете.
— А что у тебя будет в Кракове? — спросила Ева, когда официантка поставила на стол графин с вином.
— Автограф-сессия на книжной ярмарке, а в субботу на Фестивале Конрада дискуссия с каким-то венгром на тему «Меланхолия в Центральной Европе»[58]
.— Ну да, поляки это любят, — заметила Ева. — Считают себя меланхоликами, отягченными историей. Жалко, что в субботу меня в Кракове не будет.
— Как так?
— Еду на пару дней в Варшаву. Наш последний спектакль получил одну премию… — сказала Ева, немного смутившись. — В общем, в пятницу вечером надо бы за ней съездить.
— Ого!
— Ну да. Это что-то вроде чешской премии журнала «Диваделни новины».
Я постарался вспомнить, что я слышал о ее последнем спектакле. Еще в Брно я как-то застал Еву за телефонным разговором: она звонила жене Кшиштофа Глобиша, актера, который сыграл молодого адвоката в «Коротком фильме об убийстве» Кесьлёвского. Глобиш пережил инсульт, страдал афазией, и казалось, что с его актерской карьерой покончено. Ева через его жену пыталась убедить его вернуться на сцену. Драматург записал текст пьесы, в которой Глобишу предлагалась роль кита, прямо на его теле. После премьеры зрители аплодировали стоя и плакали.
— Здорово! — обрадовался я. — Ты уже приготовила речь?
— Речь? — удивилась Ева. — Слушай, а мне даже в голову не пришло. Ладно, надеюсь, и так обойдется. Это же премия не за режиссуру, а за постановку, я на сцене буду не одна, так что, скорее всего, каждый из нас поблагодарит жюри — и дело с концом. Хотя было бы неплохо, если бы Глобиш что-нибудь промямлил.
— Прости, что я не пришел на твою последнюю пражскую премьеру, — сказал я после того, как мы чокнулись за успех Евы. — Нина вроде бы собиралась туда с кем-то другим, и мне не хотелось весь вечер только об этом и думать. В другой раз, ладно?
Мы поговорили о студии «Грдину», Ева кое на что пожаловалась, а потом, заметно помрачнев, спросила:
— Может, тебе уже пора как-то через это перешагнуть? Я про Нину.
Ответить я не успел — Еве принесли плошку супа, а мне суши на большом деревянном подносе. Наше внимание переключилось на роллы, разные по начинке и по виду.
— Угощайся, — предложил я Еве, наливая в миску соевый соус и внимательно изучая розовые лепестки маринованного имбиря — самое эротичное, что есть в вегетарианской кухне, если не считать всякого рода соцветий.
— А разве обязательно перешагивать? — спросил я, взявшись за палочки. — Я скорее стараюсь принять случившееся.
— Примерно это я и имела в виду. Жизнь продолжается. Как давно вы с ней расстались?
— Уже почти два года.
— Как время-то летит.