Возможности любовного романа o

Взяв ее за руку, я рассматривал браслет, который раньше у нее никогда не видел. Я поднял вопросительно брови, Нина пожала плечами, и я пошел заварить для нее кофе.

Когда я вернулся, Нина стояла ко мне спиной и смотрела через окно в сад. Поставив чашку на столик рядом с креслами, я подошел к ней сзади. Спустя некоторое время я слегка наклонил голову вперед, коснувшись носом Нининых волос. Они пахли так, как всегда, но здесь нет места сравнениям: это был просто запах теплой головы – аромат жизни, который исходит даже от младенцев, – смешанный с сомнениями и крапивным запахом шампуня.

Нина слегка отклонилась назад и оперлась о меня спиной. Я положил подбородок ей на плечо; коснувшись друг друга теплыми щеками, мы смотрели на заснеженную улицу. До сих пор мои руки послушно покоились у меня за спиной, но теперь я их расцепил: одна устроилась у Нины на животе, а другая медленно поползла по ее шее, которая слегка вытягивалась, потому что Нина потихоньку запрокидывала голову назад. В штанах у меня зашевелилось, и Нина легонько прижалась ко мне. Я засунул руки в задние карманы ее джинсов, и потом уже все шло на раз-два. Я перенес Нину на ковер, и весь оставшийся вечер мы перекатывались на нем, как клубок змей.

Она вела себя, точно проститутка. Все мне позволяла, и себе тоже, только избегала поцелуев. Когда она в первый раз слегка отвернула голову, я воспринял это как игру, но Нина была настроена серьезно. Я озадаченно посмотрел на нее.

– Не хочу, чтобы мы целовались, – прошептала она.

Я снова попытался ее поцеловать, но она опять отвернулась. Чем меньше мне это нравилось, тем больше я хотел добиться своего, поэтому на всякий случай повторил попытку несколько раз.

Мы лежали голые на ковре: Нина зажгла свечку, а я негромко включил Людовико Эйнауди, которого открыл для себя благодаря Нине. Потом я натянул на нас одеяло. Прежде чем уснуть, мы успели заключить один из тех абсурдных договоров, какие возникают порой между расстающимися любовниками, которые на самом деле не хотят или не могут расстаться. Договор звучал кратко:

§ 1 Раз в месяц в течение одного дня мы принадлежим только друг другу.

§ 2 В этот день позволяется все.

§ 3 В остальные дни мы не можем притязать друг на друга.

* * *

Боюсь, что вышеупомянутая Классическая периодизация любовных отношений опускает этот этап, но давайте назовем его camp. Этот термин принадлежит Сьюзен Зонтаг и обозначает ироничное потребление, например, когда заядлые киноманы с восторгом смотрят самые что ни на есть дурные фильмы и рассказывают о своих глубоких эстетических переживаниях. Camp позволяет получать guilty pleasure, не испытывая чувства вины: он содержит в себе элемент высокомерия – или, по крайней мере, создает иллюзию контроля над ситуацией. Так и с нашим договором: благодаря ему мы могли раз в месяц предаваться любовным утехам, благодаря ему нам казалось, что все под контролем, но на самом деле он был полной глупостью.

Нам очень повезло, что Нина приехала в Брно в самом конце января, – февральский слот был еще не использован. Мы сравнили свои графики и нашли свободный выходной. Так получилось, что он выпадал на день святого Валентина, праздник, который мы раньше никогда не отмечали. Я открыл сайт скидочных купонов, на который прежде ни разу не заглядывал, и забронировал проживание для двоих по системе “все включено”. Наш февральский выходной должен был пройти в южночешской вилле, стилизованной под кинематограф Первой республики^[85], где номера назывались “Гуго Гаас” и “Ладислав Пешек”, а апартаменты носили имя Адины Мандловой и Наташи Голловой. В пакет входила спа-программа в виде посещения сауны и джакузи, а сверх того еще и бутылка какого-то дешевого просекко.

Мы с Ниной встретились на полдороге, в Йиглаве, пообедали вместе и вообще вели себя, как пара, которая рассталась, но пытается сохранить дружеские отношения. Наш день наступал только завтра. За кофе я понял, что мое терпение уже лопнуло, и взял Нину за руку. Нина, отпрянув, посетовала на то, что я нарушаю договор.

Как мы дожили до такого? Понятно, что за эти годы в наших отношениях произошли перемены, в том числе в расстановке сил. Когда мы с Ниной познакомились, ей было всего двадцать и, кроме себя, у нее ничего не было. Я был старше, опытнее и обеспеченнее, и именно поэтому мне хватило ума не заострять на этом внимание. У Нины была только она сама – то есть, самое главное; все остальное ей либо предстояло со временем обрести, либо оно не играло особой роли. Иногда, сомневаясь в себе, Нина спрашивала меня, чем она замечательна и как ей надо строить жизнь, но я знал только то, что она замечательна, а чем именно, мне казалось не столь уж важным. Наверное, я занимал чересчур буддистскую позицию: ее путь – тот, по которому она решит пойти.