– Какой уж тут кинематограф Первой республики, – похоже, мы в фильме Кубрика
– Так ведь и мы не исключение, – заметил я ободряюще.
* * *
На следующее утро мы проснулись в той самой солидной двуспальной кровати и набросились друг на друга, как две отпущенные пружины. Это был наш день, наш слот, наш шанс попасть на взлетную полосу. С другой стороны, мы не хотели сразу получать главный приз и потому, немного потискавшись, убрали пружины в футляры наших тел и спустились вниз на завтрак.
За большими окнами ресторана, выходящими в сад, валил снег. Мы с Ниной планировали совершить длинную прогулку из Початки в Телч. Судя по карте, идти нужно было больше двадцати километров, так что сразу после завтрака мы собрали рюкзаки и отправились в путь.
В тот день окружающий мир можно было описать одним простым словом: белый. Мы шли по незнакомым местам, пробираясь по заснеженной просеке между темными еловыми зарослями. Вокруг стояла полная тишина, которую нарушали только наше дыхание и скрип снега под ногами. Время от времени мы останавливались, чтобы согреться чаем из термоса; брови у меня покрылись инеем, а у Нины на ресницах таяли снежинки. Метель постепенно утихла, после полудня снег и вовсе прекратился, и тогда мы наконец-то смогли поговорить. Нина все еще билась с учебой, на этот раз на заочном отделении. Не так давно она променяла богемистику на театроведение, и теперь ее ждал последний в этом семестре экзамен по истории чешского театра. Будучи студентом Академии Яначека, я тоже наверняка осваивал этот предмет, но теперь не помнил уже почти ничего: чешские и немецкие театры девятнадцатого века, битвы давно минувших дней – что может быть более далеким от жизни? Но Нине удалось подать эту историю увлекательно, и я смеялся, когда она рассказывала мне о семействах кукольников; поддавшись, как всегда, соблазну, она развлекала меня, придумывая все новые подробности, ее пальцы в перчатках превратились в пальчиковых кукол, а повтор материала перед экзаменом по истории театра скорее походил на первую читку какой-то пьесы.
Нам было хорошо вместе, и я не понимал, почему мы не встречаемся и в другие дни месяца. Ведь это девушка, которая подходит мне идеально!
На виллу мы вернулись уже под вечер. Мы порядком продрогли, но ведь у нас в пакет входила еще сауна. И джакузи. И просекко.
Как следует прогревшись в сауне, мы решили совместить оставшиеся два удовольствия. Лежа в огромной ванне на террасе второго этажа, мы любовались заснеженным садом и потягивали из запотевших бокалов просекко. Лучшего момента объяснить Нине, что такое
– Я и не знала, что потребительство – такая сложная штука, – промурлыкала Нина и подняла глаза к небу, куда поднимался пар от нашей купели.
Спустя некоторое время она развернулась, придвинулась поближе ко мне и, наклонившись вперед, выгнула по-кошачьи спину.
– А потом я в награду помассирую тебе лапки, – предложила она. – Ты, наверное, их тоже все истоптал.
Я развязал у Нины тесемки верхней части купальника и стал потихоньку скрести ее по спине, как она любила. Ни у кого на свете не было такого длинного позвоночника, как у Нины.
– Мне в агентстве предложили поехать на год в Лос-Анджелес, – неожиданно сказала она.
Мои пальцы замерли.
– Что?
– Ну да. К нам пришел чувак из какого-то американского агентства и выбрал несколько девушек, меня в том числе. Что ты об этом думаешь?
В тот момент я вообще ничего не думал, но все же ответил:
– Год в Америке, наверное, звучит интересно, да?
Нина, еще больше съежившись, так что на ее спине выступила длинная цепочка позвонков, проговорила куда-то в согнутые колени:
– Меня тут как-то занесло на встречу маминых подруг. Все знали обо мне только две вещи: что я модель, и что я встречаюсь с писателем.
– Что ж, бывает и хуже, – я ободряюще поскреб ей спину. – Кроме того, мы теперь встречаемся только раз в месяц.
– Но я не хочу! – заявила Нина. – Не хочу, чтобы меня так воспринимали. Не хочу ехать в Лос-Анджелес и зарабатывать там на своем внешнем виде. Ладно, допустим, в Милан месяца на три я бы съездила, но не на целый год в Лос-Анджелес.
– Ну, тебе же не обязательно туда ехать.
– Вот я и не поеду, – сказала Нина, повернувшись ко мне. – Но дело не в этом. Я хочу, чтобы ты меня понял. Если я куда-то прихожу, я не хочу, чтобы меня воспринимали как модель или как девушку писателя.