Собор, баптистерий и башня сегодня кажутся хрупкими и воздушными, словно безе – или неубранные декорации к какому-то фильму. Сидя на траве, мы забавляемся тем, что наблюдаем за гендерными различиями в композиции обязательных фотографий на фоне башни: мужчины толкают ее, чтобы она упала, а женщины, наоборот, подпирают. Я прищуриваю глаза, а ты складываешь на лбу ладони домиком. И мы видим: мужчины изо всех сил толкают пустоту, а их спутницы на всевозможных языках командуют – кто “левее”, кто “правее”, – чтобы получился нужный снимок, но редко какой из них приходит в голову самой отойти немного в сторону. А потом уже женщины становятся в кадр, вытягивают руки вверх и, с улыбкой и зеркальными солнцезащитными очками на лице, старательно подпирают пустоту. Вот так возникает забавный баланс между полами, который, правда, становится очевидным только в идеальном пространстве всех фотографий, здесь возникших: мы толкаем пустоту и подпираем ее.
Не устояв перед соблазном, ты отправляешься посмотреть на эту диковинную хореографию сверху, с единственной точки, откуда в этом человеческом роении можно углядеть какой-то смысл.
А потом мы бродим по городу в поисках той самой надписи, которую заметил Камю на одной из пизанских стен:
Alberto fa l’amore con mia sorella[44]. И Alberto, и та самая sorella, и тот, кто нацарапал эту надпись, и даже Альбер Камю – все уже давным-давно умерли, и от их любовной авантюры не осталось и следа. (А любовных авантюр здесь три: тех, кто занимается любовью; тех, кто занимается любовью, с тем, кто о них сообщает; и, наконец, тех, кто занимается любовью, и того, кто о них сообщает, с Камю, который об этом пишет. Даже четыре: ведь нам без них всех грустно.)Нет, не грустно, мы просто проголодались. Пожилой зеленщик в фартуке как раз убирает товар с прилавка.
Quattro pomodori? – переспрашивает он тебя, улыбаясь. – Qua bene! Ciao! От денег он решительно отказывается.
6.