Возможности любовного романа o

– Я всегда думала, что умру молодой. Собственно, я и до сих пор так думаю, хотя уже не настолько в этом уверена. Понятия не имею, откуда взялась эта уверенность, она не связана ни с каким событием, или же я не могу его вспомнить – просто я твердо убеждена, что не задержусь тут, что не успею состариться. Если у меня вдруг будут дети, то мне придется их покинуть, а им придется справляться без меня. Но это меня вовсе не страшит, а скорее представляется частью какого-то договора, который я была вынуждена заключить… глупость, наверное, не знаю. В пятнадцать я была уверена, что не доживу до тридцати, сейчас мне кажется, что я отвоевала для себя несколько лет, но сорок – это уже крайний срок. Может, я просто боюсь постареть? Может, я из тех, которые так сильно боятся постареть, что хотят умереть молодыми? Как рок-звезда, понимаешь? Хотя я вообще-то ничего не имею против старости, меня не пугают ни морщины, ни седые волосы, наоборот, пожилые мне даже нравятся – в них накопилось столько жизни. Я тут недавно была на “Любви” Ханеке и все думала, что я бы тоже так о тебе заботилась, если бы мы вместе встретили старость, но почему-то мне кажется, будто в моем случае старость вообще не входит в планы, я ее не чувствую, не представляю, ее просто нет. Иногда мне снятся мои дети, снится, что они брошены, что я не могу быть с ними рядом и только смотрю на них сверху, как ангел. Из-за этого я иногда плачу во сне… да ты и сам знаешь… но наяву нет, наяву я понимаю, что такова моя судьба и что мне нужно многое успеть за короткое время. Прости, мне, наверное, не стоило говорить об этом. Нет, вот этого я точно не хотела…

цветок в пустой квартире

…однажды из чистой экзистенциальной праздности я пытался представить себе, какая ты, когда никого нет рядом. Я знал тебя в самых разных ситуациях, знал тон твоего голоса, как он меняется в зависимости от того, о чем ты говоришь, знал твою мимику, которая проложила тропки на твоем лице, знал твои жесты, которые порхали вокруг тебя и помогали извлечь смыслы, порой крепко застрявшие где-то внутри, знал твое тело, причем с таких сторон, с которых ты сама его никогда не видела, и знал твои манеры, которые ты, как любой человек, развила в себе, подобно муравьям, протаптывающим дорожки, чтобы не блуждать всякий раз по бесконечному лугу. Я не знал одного: какая ты, когда никого нет рядом.

Однажды я зашел в квартиру в Патрицианской вилле и в прихожей, готовясь произнести “вот я и дома”, заметил через открытую дверь комнаты цветок, стоящий в вазе на маленьком столике возле окна. “Счастье – это запах цветка в пустой квартире”, – понял я тогда и замер на пороге, зная, что еще один шаг – и волшебство улетучится. Как минимум, это буду я, опять же я, кто почувствует аромат. Но пока цветок там один…

И теперь я задавался вопросом: твое одиночество – оно такое же?

Тот, у кого более технический склад ума, наверняка разместил бы по квартире записывающие устройства. Часу на четвертом записи камера, спрятанная в горшке с пальмой, показала бы, как ты встаешь из-за стола, подходишь к зеркальной дверце шкафа, стягиваешь с себя джинсы и, оголив правую ягодицу, недовольно разглядываешь возникшее на ней раздражение. Чуть позднее еще одна камера, установленная в ванной, обнаружила бы, как ты принюхиваешься к моему лосьону после бритья, а потом с озорной улыбкой дезинфицируешь им расчесанный прыщик на правой ягодице.

Но меня интересовало другое.

Я решил потренироваться в парке на белках. Выследил, где у них дупло, и сел на скамейку под их деревом. Белки, естественно, сразу же заметили мое появление и обегали меня стороной, но чем дольше я там сидел, тем менее осторожными они становились: их бдительность притупилась, или же им просто надоело считаться с моим присутствием. Я сидел совершенно неподвижно, и спустя некоторое время белки настолько ко мне привыкли, что одна даже прошмыгнула под скамейку в дюжине сантиметров от моего ботинка.

Эксперимент оказался вполне удачным: допуская некоторую натяжку, можно сказать, что у меня получилось исчезнуть.