Возможности любовного романа o

– Да, я тоже это запомнил, – кивнул я. – А вот расческой я до сих пор так и не обзавелся, хотя он-то пользовался ею всякий раз перед выходом на улицу. Представь себе: мне уже тридцать шесть, а у меня ни разу в жизни не было своей расчески.

– Он всегда носил ее в заднем кармане и причесывался даже перед тем, как везти домой по городу тележку со скошенной травой. Дед не мог показаться на людях в неопрятном виде, – продолжал он наши воспоминания, а мимо нас тем временем проносились бегуны в леггинсах и с наушниками в ушах.

– Да, надо бы мне купить расческу – хотя бы для того, чтобы ощутить перед зеркалом то же, что ощущал дедушка, совершая те же движения, – заключил я, решив сделать это при первой же возможности.

– А я иногда причесываю Нину, – признался он. – Это для меня очень личный момент, но с тобой-то я, наверное, могу поделиться. Я сажусь на кровать за ее спиной и перед сном расчесываю ее длинные золотые пряди. А если случайно выдергиваю волосок, то наматываю его себе на палец. Она свои выпавшие волосы выбрасывает в мусорное ведро, но я на такое не способен.

– Порой меня пугает, насколько сильно ты ее любишь.

Он испытующе глянул на меня, и я подумал, что лучше бы мне помалкивать. Впрочем, он был по обыкновению с головой погружен в собственный мир.

– А чего еще ты от меня ожидал? В жизни не так уж много возможностей для самореализации, и это одна из них. Моя жизнь в Кракове примитивна до совершенства: до обеда я пишу, а после обеда люблю Нину. Больше мне ничего и не надо.

Что я мог ему на это ответить?

– Говорят, всегда нужно иметь какой-то план Б.

– Ты о чем вообще? – спросил он, взглянув на меня. – У меня даже плана А нет. Я просто пытаюсь жить так, чтобы, скажем, дедушке не было за меня стыдно.

А потом, помолчав, добавил для ясности:

– Ты разве не помнишь, как они с бабушкой любили друг друга даже спустя полвека?

– Ну еще бы! Помню, конечно, – ответил я, засмотревшись на задницу девушки, промчавшейся мимо нас на роликах. – Я прямо-таки вижу бабушку – как она в один из редких уже моментов просветления опять рассказывает мне историю их знакомства. В тот раз она разрыдалась передо мной прямо во дворике пансионата.

– Пансионата? – он даже остановился. – Значит, для нее там найдут место?

– Слушай, может… Да, у нее будет своя комната.

– А я буду ее навещать…

– И не мешало бы почаще, – упрекнул его я, заодно посыпав себе голову пеплом.

А вообще-то да, ты будешь ее навещать и будешь свидетелем того, как спустя много лет она вновь берется за вязание, как вяжет тебе свитер, но уже не способна считать ряды, так что вместо свитера получается бесконечный шарф, мягкое шерстяное полотно, которое все ползет и ползет из-под ее старческих рук, – до тех пор, пока однажды ночью по непонятной причине полностью не распустится: патронажная сестра увидит утром, что в комнате повсюду пряжа.

Я попытался вернуться к нашему разговору:

– А ты не забыл, что дедушкины советы касались не только бритья в области кадыка? Он несколько раз говорил мне, чтобы я не выбирал слишком красивую девушку: мол, нет такой, которая бы это про себя не понимала, и тут-то и кроется корень всех бед.

– У вас что, шел фоном сериал про Анжелику? – не слишком удачно пошутил он, а потом перевел разговор в другое русло: – Жалко, что Нина не успела познакомиться с дедушкой. Мы начали встречаться за пару месяцев до его смерти.

– Я знаю. Нина тоже об этом жалела.

Впервые за долгое время я вспомнил тот день, когда хоронили деда. По дороге в крематорий мы заехали на автомойку, чтобы явиться на церемонию на чистой машине. Мы сидели внутри, и огромные желто-синие шайбы сжимали нас со всех сторон, а брызги летели нам прямо в лицо, как при пытке водой. Мама сидела рядом на пассажирском сиденье и, глядя в зеркало солнцезащитного козырька, поправляла макияж. Я сделал глубокий вдох, но брызги словно по волшебству застыли в полуметре от моего лица. Лобовое стекло покрылось густой белой пеной, и в машине воцарился белый полумрак. Я выбрал программу “Комфорт-Плюс”: предварительная мойка под высоким давлением, активная пена, мытье колес, мытье шасси, двойное мытье щетками и автошампунем, покрытие воском, двойная сушка. Мы стояли на моечном конвейере, до похорон оставалось полчаса.

– А в машине играл Моцарт, – отозвался он.

– Мне хотелось выйти и лечь на капот, чтобы шайбы и меня привели в чувство.

– Похоже, у нас с тобой немало общих воспоминаний!

– Хотя людям и свойственно постоянно переписывать свое прошлое, – заметил я.

– А ты еще не забыл вращающуюся будку похоронного бюро возле центрального кладбища? – спросил он. – В которой выставлены открытые гробы?

– Надо же, забыл!

– Я был там недавно, в день поминовения усопших. Стоял на остановке и в каждом из этих гробов видел дедушку. Такой паноптикум, как из фильма Бунюэля. Дедушка был одет в один и тот же костюм, но сначала лежал в красном бархате, потом среди белых воланов, а потом в небесно-голубом атласе – w niebieskim, как называют здесь голубой.