Возникший волею Петра. История Санкт-Петербурга с древних времен до середины XVIII века

Замечено, что жены и девицы, на ассамблеях являющиеся не зная политесу и правил одежды иностранной, яко кикиморы одеты бывают. Одев робы и фижмы из атласу белого на грязное исподнее, потеют гораздо, отчего зело гнусный запах распространяется, приводя в смятение гостей иностранных.

Указую: впредь перед ассамблеей мыться в бане с мылом со тщанием и не только за чистотой верхней робы, но и за исподним также следить усердно, дабы гнусным видом своим не позорить жен российских.

На ассамблеях танцы делились на церемониальные и английские. К первым принадлежали польский (полонез) и менуэт, ко вторым «англез», «аллеманд», английский контраданс и другие. Мы опишем некоторые из этих танцев, так как они уже отошли в прошлое и теперь никому не известны.

Менуэт отличался мерностью и церемонностью движений; танцоры двигались мелкими, размеренными па, стараясь придать своим фигурам изящные позы, причем дамы, грациозно опустив руки, слегка приподымали пальцами полы своих юбок. Менуэт складывался из четырех хореографических движений. Первое состояло из двух коротких полушагов правой и левой ноги. Во втором движении танцор делал движение правой ногой, приподнимаясь на носках. Медленным опусканием пятки правой ноги он переходил в третье движение, причем правая нога плавно сгибалась; затем повторялся полушаг, и скользящим движением вперед левой ноги, составлявшим четвертый ритм, танец завершался. Далее следовало повторение тех же движений, как это, впрочем, делается почти во всех танцах. Таким образом, менуэт состоял преимущественно из приседаний. Танцевали его парами под монотонные и бедные мелодией звуки менуэтной музыки.

Англез состоял всегда из двух темпов и отличался живостью и картинностью движений, давая женщине возможность выказать свою грацию. Он танцевался также парами и представлял собою, по идее, пантомиму ухаживания. Танцорка делала движения такого рода, как будто она убегает и уклоняется от ухаживаний кавалера, ее преследующего; то вдруг, точно поддразнивая его и кокетничая, останавливается в обольстительной позе и, едва он к ней приближается, мгновенно оборачивается в сторону и скользит по полу. Одной из разновидностей англеза явился впоследствии экосез.

Аллеманд начинался собственно гроссфатером. Дамы становились по одну сторону, кавалеры — по другую. Музыканты играли нечто вроде марша, и в продолжение этой музыки кавалеры и дамы первой пары делали реверансы своим соседям и друг другу, потом брались за руки, делали круг влево и становились на свое место. После первой пары делали то же самое, одна за другой, следующие пары. Когда туры оканчивались, музыка начинала играть веселый мотив, и аллеманд переходил в оживленный танец. Танцующие пары связывали себя носовыми платками и каждый из танцевавших, попеременно идя впереди, должен был выдумывать новые фигуры. Иногда танцующие, имея во главе музыканта, переходили из одной комнаты в другую и обходили таким образом весь дом.

Петру, который в этот вечер словно сбросил с себя добрый десяток лет, взбрела на ум шальная мысль: поставить в пары с самыми молоденькими дамами убеленных сединами старцев. Напрасно ссылались перепуганные «кавалеры» на терзающие их недуги, на неискушенность в такого рода делах. Петр неумолим. Подагра? Нет лучшего средства против подагры, чем тот танец, каковому он их намерен обучить. Фигуры же в нем простые, нечего тут и уметь. Пусть лишь внимательно смотрят да все движения за ним повторяют. И вдруг начал такие замысловатые «каприоли» выделывать, каких, верно, никому еще видеть не приходилось. Темп танца ускоряется и ускоряется. Старики путаются в фигурах, кряхтят, стонут. Некоторые, вконец обессилев, на пол садиться стали. Их бойкие партнерши тянут горе-танцоров за руки. Зрители хохочут... Сколько при этом было выпито штрафных «орлов», больших и малых!

Всему, однако, бывает конец. Пора и по домам. В последний раз подымают бокалы: «За Ивана Михайловича и его деток!» — традиционный тост за корабли русского флота. Теперь надо только узнать, когда и у кого будет следующая ассамблея. В Петербурге оповещал об этом обер-полицмейстер, в Москве — комендант города. Но все очереди заранее расписывались самим Петром. Он и себя из этого списка не исключил, приемы же устраивал в петербургском Почтовом доме (на месте этого здания в конце XVIII в. вырос Мраморный дворец). Так вот, оказалось, что теперь принимать гостей настал черед канцлера Гавриилы Ивановича Головкина.