Возникший волею Петра. История Санкт-Петербурга с древних времен до середины XVIII века

«Ассамблея — слово французское, которого на русском языке одним словом выразить невозможно, но обстоятельно сказать: вольное в котором доме собрание или съезд делается не для только забавы, но и для дела; ибо тут можно друг друга видеть и о всякой нужде переговорить, также слышать, что где делается, при том же и забава».

Далее шел уже собственно указ.

«А каким образом оные ассамблеи отправлять, определяется... пунктом, покамест в обычай не войдет.

1. В каком дому имеет ассамблея быть, то надлежит письмом или иным знаком объявить людям, куда всякому вольно придтить, как мужескому полу, так и женскому.

2. Ранее 5 или 4 часов не начинается, а долее 10 пополудни не продолжается.

3. Хозяин не повинен гостей ни встречать, ни провожать, ни подчивать... но токмо повинен несколько покоев очистить, столы, свечи, питье, употребляемое в жажду, кто попросит, игры, на столах употребляемые.

4. ... также тут быть столько, кто хочет, и отъехать волен, когда хочет.

5. Во время бытия на ассамблее вольно сидеть, ходить, играть, никто другому прешкодить или унимать, также церемонии делать вставанием, провожанием и протчее отнюдь не дерзает под штрафом великого орла, но только при приезде и отъезде поклоном почтить можно.

6. Определяется, каким чинам на оные ассамблеи ходить, а именно: с высших чинов до обер-офицеров и дворян, также знатным купцам и начальным мастеровым людям, также знатным приказным, тож разумеется и о женском поле, их жен и детей».

Любопытный документ, не правда ли? А главное, неожиданный. У современного человека как-то не укладывается в сознании, для чего он понадобился: неужто тогда и веселиться можно было лишь по высочайшему приказу? У некоторых же, наверное, возникнет и другой вопрос: чего ради столько волнений из-за подобного указа? Можно подумать, что по меньшей мере о введении нового налога объявили.

Указ 1718 г. знаменует ломку старых бытовых традиций во имя более разумных требований времени. Предлагается новая форма общественного сближения, и в ней нет места типичной для Московской Руси замкнутости — национальной, сословной и семейной. На ассамблее русский и иностранец, титулованный сановник и мастеровой, мужчина и женщина должны чувствовать себя на равной ноге. Притом «вольно»: хочешь — танцуй, хочешь — сиди, в шахматы, шашки играй, разговаривай (сюда ведь, как помните, приходят не только развлекаться, но и потолковать о делах да о том, что на белом свете делается). И поменьше церемоний: кому нужны все эти утомительные поклоны в пояс и до земли, торжественные встречи и проводы, длиннющие тосты на полчаса каждый.

Однако растолковывать таким вот образом пункты указа — занятие, признаться, довольно скучное. Заглянем лучше на одну из петровских ассамблей. На какую — безразлично, порядки ведь на них одинаковые. Только не надо мешкать. Зимой в Петербурге темнеет рано. Уже к четырем часам пополудни город погружается в лиловые сумерки, незаметно сменяющиеся полной темнотой. Уличных же фонарей пока мало. Впрочем, обойдемся и без них. Вот, кажется, то, что мы ищем. Большой двухэтажный дом. Его окна ярко освещены, на разукрашенных морозом стеклах движутся какие-то тени.

Фыркают лошади, скрипит снег под полозьями саней. Одни, другие, третьи... десятые. Подкатывают к самому крыльцу, куда легко спрыгивают или степенно спускаются — это уж смотря по возрасту или темпераменту — седоки, исчезающие за гостеприимной дверью.

Обширные сени. Здесь блаженно тепло. Пахнет чем-то вкусным. Но к дразнящим обоняние запахам примешиваются иные — крепкого трубочного табака, мускуса, горячего воска. Из соседнего помещения несутся звуки оркестра. Полонез. Танцы всегда открываются польским, значит, они начались недавно. Гости рангом пониже спешат прямо туда, где гремит музыка, откуда плывут такие соблазнительные ароматы. Те же, что починовнее, еще мешкают в сенях: им нужно «устроить» в компанию к хозяйским слугам своих лакеев: и тем, и другим — гласит седьмой пункт известного вам указа — «в апартаменты невольно входить, но быть в сенях или где хозяин определит».

Войдя в танцевальный зал, на какую-то секунду зажмуриваешься. Яркий свет режет привыкшие к сумраку глаза. Не менее двадцати свечей зажжено в спускающейся с потолка массивной серебряной люстре, да на окнах стоят целые пирамиды из горящих свечей, вставленных в многосвечники из того же благородного металла.

Завсегдатаи ассамблей (видно, и в этом доме они не впервые) чувствуют себя превосходно. Любители потанцевать устремляются приглашать дам на «миновею» (менуэт). Дамы сидят отдельно от мужчин. «Если не танцуешь, словечком с ними не перекинешься», — ворчит один из гостей-иностранцев. Люди солидные, осторожно обходя скользящие по паркету пары, усаживаются за шахматы и, забыв обо всем на свете, погружаются в обдумывание какого-то головоломного хода. Словом, каждый находит занятие по вкусу. Лишь заядлые картежники чувствуют себя не у дел. Петр I терпеть не мог карт (как и других азартных игр), и на ассамблеях они были строго-настрого запрещены.