Возникший волею Петра. История Санкт-Петербурга с древних времен до середины XVIII века

Послe обеда (11-го числа), все маски, по данному сигналу, собрались опять на вчерашнее место, чтобы проводить новобрачных через реку в Почтовый дом, где положено было праздновать другой день свадьбы. Bce в том же порядке, как накануне, отправились в собственный дом князя-папы, где он стоял у дверей и, по своему обычаю, благословлял гостей (по способу русского духовенства), давая таким образом в одно и тоже время и папское и патриаршее свое благословение. Всякий, прежде чем проходил далее, выпивал при входе по деревянной ложке водки из большой чаши, потом поздравлял папу и целовался с ним. После того молодые присоединились к процессии масок, которые, обойдя раза два вокруг пирамиды, сели на суда и переехали, под разную музыку и при пушечной пальбe в крепости и Адмиралтействе, на другую сторону реки, в Почтовый дом, назначенный для угощенья.

Машина, на которой переплывали через реку князь-папа и кардиналы, была особенного, странного изобретения. Сделан был плот из пустых, но хорошо закупоренных бочек, связанных по две вместе. Все они, в определенном расстоянии одна от другой, составляли шесть пар. Сверху, на каждой паре больших бочек, были прикреплены посредине еще бочки поменьше или ушаты, на которых сидели верхом кардиналы, крепко привязанные, чтобы не упали в воду. В этом виде они плыли один за другим, как гуси. Перед ними ехал большой пивной котел с широким дощатым бортом снаружи, поставленный также на пустые бочки, чтоб лучше держался на воде, и привязанный канатами и веревками к задним бочкам, на которых сидели кардиналы. В этом-то котле, наполненном крепким пивом, плавал князь-папа в большой деревянной чашке, как в лодке, так что видна была почти одна только его голова. И он, и кардиналы дрожали от страха, хотя совершенно напрасно, потому что приняты были все меры для их безопасности. Впереди всей машины красовалось большое, вырезанное из дерева, морское чудовище, и на нем сидел верхом явившийся на маскарад Нептун со своим трезубцем, которым он повертывал иногда князя-папу в его котле. Сзади на борту котла, на особой бочке, сидел Бахус и беспрестанно черпал пиво, в котором плавал папа, немало сердившийся на обоих своих соседей. Все эти бочки, большие и малые, влеклись несколькими лодками, причем кардиналы производили страшный шум коровьими рогами, в которые должны были постоянно трубить. Когда князь-папа хотел выйти из своего котла на берег, несколько человек, нарочно подосланных царем, как бы желая помочь ему, окунули его совсем с чашей в пиво, за что он страшно рассердился и немилосердно бранил царя, которому не оставлял ни на грош совести, очень хорошо поняв, что был выкупан в пиве по его приказанию. После того все маски отправились в Почтовый дом, где пили и пировали до позднего вечера. Сегодня (17-го числа) окончился маскарад, и хотя в продолжение восьми дней наряженные не постоянно собирались, однако ж никто, под штрафом 50 рублей, не смел все это время ходить иначе, как в маскe. Поэтому все радовались, что удовольствия на первый раз кончились».

* * *

Если бы вам довелось попасть в Петербург 26 ноября 1718 г., вы бы заметили, что на его и без того шумных улицах царит какое-то особое оживление. На перекрестках, у ворот того или иного дома толокся, собираясь кучками, народ, судя по одежде — все больше люди средних сословий. Что-то обсуждали, спорили. Наибольшим ажиотажем были охвачены те, которые толпились вокруг уличных фонарей. На фонарях висели какие-то объявления, и грамотеи читали их вслух. Понять, однако, толком было трудно. Чтецов-добровольцев перебивали вопросами. Иногда их голоса тонули в хоре восклицаний, то ли одобрительных, то ли нет — поди-ка разбери при таком шуме.

Но вот в общий галдеж ворвалось мерное деловитое постукивание барабана. Люди отхлынули от фонарей. Топтавшиеся до того в задних рядах первыми устремились вслед за барабанщиком. А тот, словно не видя, что за ним выросла целая свита, невозмутимо шагал по улице и, не поворачивая головы, выкрикивал в такт отбиваемой им дроби: «... начнутся 27 числа сего месяца. Первая будет у князь-папы, а потом будут следоваться другие, кому сказано будет, от того хозя...»

Барабанщик повернул за угол. Кое-кто из сопровождавшей его толпы отстал и вернулся к фонарям. Они явно разобрались уже, в чем дело, и спешили поделиться своими соображениями с остальными.

Что же так взбудоражило в этот день петербуржцев?

Всего-навсего указ об ассамблеях.

Пожалуй, лишь ближайшие сподвижники Петра, ну и те, конечно, кому удалось побывать в Западной Европе, отчетливо представляли себе, что такое ассамблея. Для большинства же само слово было совершеннейшей новостью — его услышали на Руси впервые. Поэтому указ начинался с подробного разъяснения названия и того, что за ним кроется.