Возраст дожития

Саша в то утро решил еще раз поговорить с Клавдией Степановной. Ему пришлось уговаривать Василия Ивановича, и тот разрешил им побеседовать в виде исключения.

– Ты только на диктофон беседу записывай, а протокол не веди, права такого не имеешь.

– Как скажете, Василий Иванович.

И вот они сидели рядом, с одной стороны стола, и Саша внимательно смотрел на пожилую женщину. Он никак не мог свыкнуться с мыслью, что его, такая знакомая и почти родная учительница – преступница. На его вопрос, как ей вообще пришло в голову решиться на такие страшные преступления, она неопределенно пожала плечами и после недолгого молчания заговорила: – Я, Сашенька, все мечтала о том, как найдется в деревне человек, который отомстит за всех погибших на том пожаре, но, видать, не нашлось. А потом поехала я как-то в пенсионный фонд, справка мне была нужна, там одни молодые сидят. Я ведь собиралась внучку под опеку брать, теперь, конечно, не дадут, но брату Юре, думаю, можно будет. Он еще молодой, да и дочь, к счастью, жива. Ей, сказали, лучше стало. Короче, одна из этих, что там сидели, в мой паспорт заглянула и говорит:

– А вам никто девочку не отдаст, у вас возраст неподходящий, старая вы. Это называется возраст дожития, вот и доживайте спокойно. – Так меня это обидело, хоть ругайся, хоть плачь. Я ведь пока умирать не собираюсь, и подумала я тогда: раз нет у нас в деревне нормального мужика и полиция ничего не может доказать, так я сама отомщу за своих родных. И пусть у меня этот возраст «дожития», но доживу я с высоко поднятой головой.

– Легче вам стало теперь?

– Нет, Саша, легче не стало, да и не ждала я, но зло должно быть наказано! Я в этом уверена, если бы полиция доказала их вину, а суд дал бы им срок, ничего бы этого не было.

– А вдруг это не они были виноваты, как ты, Клавдия Степановна, потом жить будешь?

– А вот тут двух мнений быть не может, я их разговор тогда слышала и видела, как Илья пытался уговорить тестя повиниться.

– Что за разговор был?

– Молодой тогда за голову схватился и все повторял: – Что же мы с вами наделали, мы же столько людей сгубили.

А старый уговаривал его молчать: – Теперь, – говорит, – назад не отыграешь, от того, что мы с тобой сядем, погибшие не оживут. А как Инна с матерью жить будут? Ты бы о них подумал, прежде чем к ментам соваться. Уговорил он Илью, промолчал тот.

– Что же вы сразу не заявили, может, и не пришлось бы нам теперь с вами беседовать.

– Да бесполезно это все, мои слова против их слов. Не зря же никаких улик не нашли, они все за собой подчистили. Да и мне тогда не до того было, я между своими мертвыми бегала, все думала, может, жив кто, может, их по ошибке за умерших приняли. Дочь увезли первой, у нее шок был, это уж потом у нее болезнь развилась, а мы с Машенькой потому и не пострадали, что ночевали в летней кухне, я хотела дочери отдохнуть дать хоть от одной малышки. Она ведь тогда два года подряд рожала, так уж случилось, долго не знала, что беременна, а потом поздно было.

– А брат твой, Клавдия Степановна, тогда где был?

– Юра у себя дома был, потом прибежал, как зарево пожара увидел, помогал тушить, людей вытаскивать. Ты не думай, он ни при чем и в убийствах тех не виноват. Ничего он про меня не знает!

– И ни словечком ему вы об этом не обмолвились?

– С него хватит и того, что было. Ты, поди, догадался, что все годы Юра воевал?

– Догадывался, наверняка не знал, но подозревал.

– Вот и дальше «не знай» и смотри, по деревне не разнеси, очень он на эту тему говорить не любит. А наши, сам знаешь, начнут с вопросами приставать, любопытные. А про тех двоих я тебе так скажу, может, и не права я была с точки зрения закона, только они столько людей погубили, что одной смерти им мало. Должен был кто-то отомстить за моих родных и за других тоже. Разыскала я дедов пистолет, ушла подальше в лес и там тренировалась. В молодости я только из винтовки стреляла, да и давно это было.

– А оружие, неужели за столько лет не заржавело? Патроны откуда, что сохранились и через столько лет рабочими оказались?

– Патроны я у мужиков на рынке купила, вроде у копателей черных, только не спрашивай, у кого. Не знаю, видела их один раз только. А что касается револьвера, так я же не совсем глупая, понимаю, что его надо периодически смазывать.

– Мужиков, которые патроны продали, опознать сможешь?

– Зачем же я людей под монастырь подводить стану, и потом это уж год назад было, не узнаю я никого.

– Ладно, тетя Клава, с этим ясно, теперь расскажи, как умудрилась в киллеры податься. Месть за родных еще можно списать на помутнение, а вот убийство за деньги – это другое. Тут скверный мотив вырисовывается.

Чем больше рассказывала Клавдия Степановна, тем становилось понятнее, все прочие преступления совершила не она. Женщина отговаривалась тем, что не помнит, на каких улицах были совершены убийства и в какие числа. Она не смогла внятно объяснить, как ей передавались деньги и куда она дела фото тех людей, которых ей, якобы, заказали.

– Хорошо, пистолет вы куда дели?

– Выбросила, в урну, кажется.

– И где же вы его выбросили?