Возроди меня

Кенджи закатывает глаза.

Я хочу задать свой вопрос, но беседу прерывает резкий звонок.

Делалье пришел отвести нас на ужин.

Уорнер

Терпеть не могу обниматься.

Из этого правила есть пара исключений, но Хайдер в их число не входит. Тем не менее, всякий раз при встрече он лезет с объятиями, чмокает воздух справа и слева от моего лица, хватает меня за плечи и улыбается так, будто я ему действительно друг.

– Хела хабиби шлонак? Рад тебя видеть.

Через силу улыбаюсь.

– Ани зейн, шукран, – киваю в сторону стола. – Пожалуйста, присаживайся.

– Конечно-конечно, – он оглядывается. – Венха Назира…

– О, – удивляюсь я, – а я думал, ты приехал один.

– Ла, хабиби, – говорит Хайдер, присаживаясь. – Хийя швайя митакира. Жду ее с минуты на минуту. Очень хотела тебя видеть.

– Вот уж сомневаюсь.

– Простите, я здесь один не понимаю по-арабски? – Кенджи изумленно смотрит на меня.

Хайдер смеется, блестящими глазами всматриваясь в мое лицо.

– Твои новые друзья так мало о тебе знают, – говорит он мне и обращается к Кенджи: – Ваш регент Уорнер говорит на семи языках.

– Ты знаешь семь языков? – переспрашивает Джульетта, тронув меня за локоть.

– Более-менее, – тихо отвечаю я.

Ужин проходит, можно сказать, в интимной обстановке: Джульетта сидит во главе стола, я рядом с ней, Кенджи справа от меня.

Напротив меня сидит Хайдер Ибрагим.

Напротив Кенджи пустой стул.

– Итак, – хлопает руками Хайдер, – это и есть твоя новая жизнь? М-да, многое же изменилось с нашей последней встречи.

Я беру вилку.

– Хайдер, что ты здесь забыл?

– О аллах, – огорчается он, хватаясь за грудь. – А я-то думал, ты рад меня видеть! Я хотел познакомиться с твоими новыми друзьями и, разумеется, поглядеть на вашего главнокомандующего, – он оценивающе косится на Джульетту – так быстро, что я едва улавливаю движение глаз. Затем он берет салфетку, аккуратно раскладывает на коленях и очень тихо добавляет: – Хийя джидан хелва.

У меня в груди что-то сжимается.

– И тебе этого достаточно? – Хайдар вдруг подается вперед и говорит так тихо, что слышу его только я. – Хорошенькая мордашка, и ты тут же предал своих друзей?

– Если ты приехал ссориться, – говорю я, – давай не будем отвлекаться на ужин.

Хайдер смеется и берет бокал с водой.

– Пока нет, хабиби, – он отпивает глоток и снова садится нормально. – Война войной, а обед по расписанию.

– Где же твоя сестра? – спрашиваю я, отворачиваясь. – Почему вы не вместе приехали?

– Можешь спросить ее сам.

Я поднимаю взгляд и удивляюсь – Назира стоит в дверях, оглядывая комнату. Задержав взгляд на лице Джульетты на долю секунды дольше, чем на остальных, она без единого слова занимает свое место.

– Познакомьтесь все, это Назира, – говорит Хайдер, вскакивая на ноги и улыбаясь до ушей. Он обнимает сестру за плечи, на что та не обращает ни малейшего внимания. – Она будет здесь вместе со мной. Надеюсь, вы отнесетесь к ней так же тепло, как и ко мне.

Назира не здоровается.

На лице Хайдера преувеличенная радость. Назира же сидит с бесстрастным видом: глаза пустые, челюсти сжаты. Сходство между братом и сестрой чисто внешнее – Назира тоже смуглая, со светло-карими глазами и длинными шелковистыми ресницами, скрывающими блеск глаз. Однако она немного подросла с тех пор, как я видел ее в последний раз. Глаза стали больше и глубже, чем у Хайдера, в центре нижней губы появился маленький бриллиант – пирсинг. Еще два сверкают над правой бровью. Единственное заметное отличие сестры от брата заключается в том, что волосы Назиры прикрыты.

Она носит на голове шелковый платок.

Это до некоторой степени меня шокировало – раньше такого не было. Назира, которую я помню, не покрывала головы – да и к чему? Платок – архаизм, привет из прошлой жизни, артефакт религии и культуры, которых уже не существует. Оздоровление давно ликвидировало любые символы и обряды вероисповеданий в попытке обновить самоидентификацию людей. Культовые сооружения разрушались в первую очередь – было объявлено, что гражданское население обязано поклоняться Оздоровлению и ничему более. Кресты, полумесяцы, могендовиды, тюрбаны, ермолки, платки и монашеские одеяния оказались вне закона.

Назира Ибрагим, дочь Верховного главнокомандующего, наделена незаурядным хладнокровием: этот платок, в иной обстановке обычный аксессуар, означает открытое неповиновение. Я так поражен, что не удерживаюсь от вопроса:

– Ты теперь прикрываешь волосы?

Назира наконец поднимает глаза и встречается со мной взглядом, делает долгий глоток чая, пристально рассматривая меня, и… ничего не отвечает. Чувствуя, что на моем лице проступает удивление, решаю не развивать тему. Значит, Назира не желает это обсуждать. Только собираюсь сказать что-нибудь Хайдеру, как в разговор влезает Кенджи, продолжая жевать:

– Ты что, думала, никто не заметит, что ты волосы прячешь?

Я прижимаю пальцы к губам и отвожу взгляд, стараясь скрыть отвращение.

Назира прокалывает вилкой салатный лист на тарелке и начинает его есть.