Возроди меня

– Просто имей в виду, – продолжает Кенджи, еще не дожевав, – то, что ты намотала, – преступление и карается тюремным заключением.

Назира явно удивлена, что Кенджи никак не заткнется: судя по взгляду, она подозревает в нем клинического идиота.

– Прости, – тихо говорит она, откладывая вилку, – кто ты, собственно, такой?

– Назира, – встревает Хайдер, силясь улыбнуться и осторожно поглядывая на сестру. – Не забывай, что мы здесь гости…

– Вот не знала, что в Сорок пятом появился дресс-код!

– Да нет, у нас дресс-коды не в обычае, – сообщает Кенджи, отправляя в рот все новые порции еды. – Но только благодаря новой командующей, которая у нас не психопат. А в других секторах так одеваться означает нарушать закон, – он указывает ложкой на голову Назиры. – Я прав? – Кенджи оглядывает стол, но ему никто не отвечает. – Правильно я говорю? – обращается он ко мне за подтверждением.

Я медленно киваю. Назира отпивает еще один долгий глоток чая, осторожно ставит чашку на блюдце и откидывается на спинку стула, глядя нам прямо в глаза.

– А почему вы решили, что мне есть до этого дело?

– Ну как же, – хмурится Кенджи. – Твой отец Верховный командующий. Он вообще знает, что ты ходишь на людях в таком виде? – Снова неопределенный жест в направлении головы Назиры. – И как он это терпит?

Его болтовня добром не кончится. Назира, только что взявшая вилку, чтобы проткнуть очередной кусочек салата, откладывает ее и вздыхает. В отличие от Хайдера она говорит на безукоризненном английском.

Глядя на Кенджи, она уточнила:

– В каком виде я хожу?

– Прости, – уже более спокойно отзывается тот. – Я не знаю, как эта штука называется.

Назира улыбается, но без малейшей теплоты, а лишь предупреждающе.

– Мужчины, – говорит она, – вечно недовольны тем, как одеваются женщины. Столько мнений по поводу тела, которое им не принадлежит… Прикройся, откройся, – Назира машет рукой. – Никак решить не можете.

– Но я… я же не об этом… – заикается Кенджи.

– Знаешь, что я думаю, – все еще улыбаясь, продолжает Назира, – о том, кто указывает мне, по закону я одета или нет?

Она выставляет оба средних пальца.

Кенджи поперхнулся.

– Валяй, – сверкает она глазами, вновь взяв вилку, – скажи моему отцу, оповести армию. Мне плевать.

– Назира!

– Заткнись, Хайдер.

– Ого! Извини, – вдруг говорит Кенджи, явно запаниковав. – Я не хотел…

– Да ладно, – Назира закатывает глаза. – Что-то я не голодна.

Она встает – и делает это элегантно. В ее гневе, в открытом протесте есть нечто привлекательное. Стоя, она производит впечатление. У нее тоже длинные ноги и стройное тело, как и у брата, и держится она с гордостью высокорожденной. На Назире серая туника из тонкой, но плотной ткани, облегающие кожаные брюки и тяжелые ботинки, а на руках блестящие золотые перстни-кастеты.

Засматриваюсь не только я. Молчавшая до сих пор Джульетта не сводит глаз с Назиры. Я чувствую, о чем она думает: она вдруг вся напряглась, бросила взгляд на собственный наряд и скрестила руки на груди, будто стараясь скрыть розовый свитерок, который дернула за рукава, едва их не оторвав. Она так прелестна, что я готов расцеловать ее при всех.

После ухода Назиры над столом висит тяжелое молчание.

Мы ожидали от Хайдера расспросов, но он молча ковыряет содержимое своей тарелки с неловким и усталым видом. Никакие деньги или положение не спасают от мук семейных ужинов.

– Зачем ты завел этот разговор? – вдруг толкает меня локтем Кенджи. Я вздрагиваю.

– Прости, что?

– Это ты виноват, – шипит он. – Зачем было говорить о ее платке?

– Я задал один вопрос, – отрезаю я. – А ты привязался и не затыкался!

– Но кашу заварил ты! Зачем ты вообще заговорил?

– Она дочь Верховного главнокомандующего, – отвечаю я, стараясь не заорать. – Она прекрасно сознает, что ее поведение нарушает законы Оздоровления.

– Господи, – качает головой Кенджи, – замолчи уже!

– Да как ты смеешь!

– О чем вы шепчетесь? – подается к нам Джульетта.

– О том, что твой бойфренд не умеет вовремя заткнуться, – с полным ртом отвечает Кенджи.

– Это ты не умеешь рот закрыть, – отворачиваюсь я. – Даже когда ешь. Это омерзительно…

– Заткнись, я голоден!

– Позвольте мне тоже откланяться на сегодня, – Хайдер вдруг встает.

Мы все смотрим на него.

– Ну конечно, – говорю я, вставая, чтобы должным образом пожелать ему спокойной ночи.

– Ани аасеф, – произносит Хайдер, глядя на свой недоеденный ужин. – Я надеялся на плодотворную беседу, но, боюсь, сестре тут не нравится. Она вообще не хотела уезжать из дома. – Он вздыхает. – Но ты знаешь нашего баба, раз сказал – значит, все, – Хайдер пожимает плечами. – Она не хочет понять, что мы не хозяева своей судьбы. Такая уж жизнь нам досталась – ни у кого из нас нет выбора.

В первый раз за вечер он меня удивляет – в его глазах я замечаю нечто знакомое, узнаваемое. Проблеск боли. Груз ответственности и возложенных ожиданий. Я слишком хорошо знаю, каково быть сыном Верховного главнокомандующего Оздоровления – и осмелиться противоречить.

– Да, конечно. Я понимаю, – отвечаю я.

И это правда.

Джульетта