Мир словно сошел со своей оси. Меня будто сбросили с земного шара, отправив прямиком на Солнце. Я заживо обращаюсь в пепел, однако каким-то образом по-прежнему слышу Уорнера, хотя изнутри кожа сгорает и истончается, мозг выворачивается наизнанку, и все, что я знала, все, что я считала правдой о себе и своей жизни,
Дюйм за дюймом я пячусь от Уорнера в замешательстве и ужасе. Язык прилип к гортани, не могу говорить
А он все повторяет
Но я уже плачу и не вижу его сквозь слезы, и не могу говорить, и…
Судорожно трясу головой и не могу остановиться.
– Перестань, – говорю я.
– Нет, – говорю я.
Но Уорнер настаивает, что я должна знать, пришло время мне узнать правду…
–
А он твердит:
– Изначально структуру Оздоровления создавали около двадцати мужчин и женщин, – объясняет он. – Из их среды вышло шесть лидеров континентов. Когда человек, руководивший Северной Америкой, неизлечимо заболел, моего отца предложили на замену. Мне было шестнадцать. Мы жили здесь, в Сорок пятом секторе, которым отец руководил, но пост Верховного главнокомандующего означал переезд. Отец требовал, чтобы я поехал вместе с ним, а моя мать, по его словам, должна была остаться.
– Только так я мог убедить его назначить меня на место регента, – в голосе Аарона слышится отчаяние. – Позволить мне остаться и ухаживать за мамой. Через два года его привели к присяге как лидера континента. Мне тогда было восемнадцать, и все эти два года я был вынужден…
– Аарон, пожалуйста, – говорю я на грани истерики. – Я не хочу больше ничего знать. Я не просила мне это рассказывать. Я…
– Я мучил твою сестру, – продолжает он треснувшим голосом. – Я отвечал за ее изоляцию. Мне приказали присматривать за ней в ее бессрочном заключении. Я ежедневно подписывал приказы, удерживавшие ее в… фактически тюрьме. Мне не говорили, почему она там находится или что с ней не так. Сказали обеспечить ее жизнедеятельность, и все. Четыре раза в сутки ее на двадцать минут извлекали из бака с водой, и она сразу принималась пронзительно кричать – умоляла ее отпустить, – Аарон на секунду замолкает. – Она молила сжалиться над ней, а я остался глух к ее мольбам…
Не могу больше.
Голова идет кругом.
Роняю простыню, которой прикрывалась, и убегаю. Как попало натягиваю одежду – главное, побыстрее. В полубреду-полукошмаре возвращаюсь в комнату и вижу, что и Аарон полуодет – без рубашки, только брюки. Он молчит, когда я в ужасе смотрю на него, зажав рот ладонью, а слезы ручьями текут из глаз. Я не знаю, что сказать. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь заговорить с ним…
– Это слишком, – давлюсь я словами. – Это уже слишком…
– Джульетта…
Мотаю головой и дрожащей рукой тянусь к двери.
– Пожалуйста, – говорит Уорнер. Слезы медленно катятся по его щекам. Он сильно дрожит. – Пойми, я был совсем юным и глупым – и я был в отчаянии. Мне было не для чего жить, если мать умрет, и я был готов на все, лишь бы остаться с ней…
– Ты мне лгал! – взрываюсь я, невольно зажмурившись от гнева, и отступаю от Аарона. – Все это время ты мне лгал!
– Нет! – ужасается он. – Единственное, что я утаивал, – правду о твоих родителях, клянусь!
– Как ты мог мне такое не сказать? Все это время ты только и делал, что лгал мне!
Он упорно качает головой, повторяя:
– Тогда почему ты мне раньше не сказал? Для чего скрывал?
– Я же был уверен, что твоих родителей нет в живых! Чем бы тебе помогла такая новость? Мне казалось, тебе будет только больнее! Я ничего не знал о твоих биологических родителях и сестре! Поверь мне, умоляю, клянусь, не знал до вчерашнего дня…