Возроди меня

И Уорнер так тих и мягок без привычной настороженности. Лицо спокойное, лоб разглажен, губы готовы приоткрыться. Первые секунды после того, как он открывает глаза, самые лучшие. Иногда мне выпадает удача увидеть, как он шевельнется, откроет глаза и оглядит комнату. Долгий миг он ищет меня, встречается со мною взглядом – и его лицо освещается изнутри. От этого во мне поют невидимые струны: я сразу все понимаю по одному его первому взгляду.

Но сегодня что-то пошло иначе.

Когда Уорнер открывает глаза, у него вдруг делается растерянный вид. Он моргает, оглядывается и резко садится, будто хотел куда-то бежать, но не помнит, как это делается. Сегодня что-то не так.

Когда я забираюсь к нему на колени, он каменеет.

Когда я беру ладонями его лицо, он отворачивается.

Когда я ласково целую его, он закрывает глаза. Что-то внутри него тает, кости будто ослабевают, и когда Уорнер снова на меня смотрит, в его глазах плещется ужас. Я чувствую, как сводит мой живот.

Что-то случилось. Что-то серьезное и страшное.

– Ну что? – почти беззвучно спрашиваю я. – Что такое?

Он качает головой.

– Это я виновата? – с бьющимся сердцем спрашиваю я. – Я что-то сделала?

Он удивленно смотрит.

– Нет-нет, Джульетта, ты безупречна. Ты… идеальна, – говорит он и, схватившись за затылок, запрокидывает голову.

– Тогда почему ты на меня не смотришь?

Он встречается со мной взглядом. Я не перестаю удивляться, как же я люблю его лицо, пусть и искаженное скрытым страхом. Уорнер так классически красив, так замечательно хорош собой, даже с остриженными волосами, мягкими и светлыми, и даже с небритыми щеками – легкая тень лишь смягчает твердость черт. Невозможно зеленые глаза – яркие, моргающие и…

Вдруг они скрываются под опущенными веками.

– Мне нужно кое-что тебе сказать, – тихо говорит Уорнер, протягивая ко мне руку. Пальцы осторожно пробегают по моему боку, нежно – и с дрожью. – Я давно должен был тебе сообщить…

– О чем ты? – отодвинувшись, я сгребаю простыню в огромный ком и прижимаю к себе, вдруг ощутив себя беззащитной.

Он долго не решается – длинно выдыхает, проводит ладонью по рту, подбородку, растирает затылок…

– Я не знаю, с чего начать.

Инстинкт говорит мне бежать, заткнуть уши, велеть ему замолчать, но я не могу. Я сижу на кровати в оцепенении. Мне очень страшно.

– Начни сначала, – говорю я, поражаясь, что вообще смогла заговорить.

Я еще не видела Уорнера таким. Не представляю, что он хочет мне сказать. Он так сжимает руки, что я беспокоюсь – не сломал бы он себе пальцы. Наконец он медленно начинает:

– Оздоровление заявило о себе в открытую, когда тебе было семь, а мне девять лет. Но свою кампанию они начали задолго до этого.

– Ну, так.

– Основатели Оздоровления, мужчины и женщины, начали свою карьеру в армии, а затем стали военными подрядчиками. Отчасти на них лежит ответственность за чрезмерное развитие военно-промышленного комплекса, ставшего основой де-факто военизированных континентов, составляющих теперь Оздоровление. Свои планы они разрабатывали задолго до установления режима. Благодаря своим должностям они имели доступ к вооружению и новейшим технологиям. В их распоряжении была обширная разведывательная сеть, полностью оборудованные полигоны, акры частных земель, неограниченный доступ к информации, и все это за много лет до нашего рождения.

Сердце тяжело стучит у меня в груди.

– Через несколько лет они узнали о существовании Неестественных – так в Оздоровлении называют людей с неординарными способностями. Тебе было около пяти лет, – продолжает Уорнер, – когда в их поле зрения попал первый… случай. – Он отворачивается к стене. – С этого времени они начали собирать, изучать и использовать необычных людей в своих целях, чтобы ускорить захват власти над миром.

– Все это, конечно, интересно, – не выдерживаю я, – но я уже не в силах терпеть, поэтому нельзя ли сразу перейти к той части, которая имеет прямое отношение ко мне?

– Дорогая, – Уорнер наконец смотрит мне в глаза, – все это имеет к тебе прямое отношение.

– Как это?

– Я кое-что от тебя скрыл, – он тяжело сглатывает и, глядя на свои руки, произносит: – Дело в том, что тебя удочерили.

Услышанное отдается в ушах раскатом грома.

Спотыкаясь, я встаю с кровати, прижимая к себе смятую простыню, и останавливаюсь у стены, уставившись на Уорнера. Я стараюсь не утратить хладнокровия, но в голове рождается настоящий огненный смерч.

– Меня… удочерили?!

Он кивает.

– То есть ты хочешь сказать, что растившие меня люди, которые издевались надо мной и били, мне не родня?

Он снова кивает.

– А мои биологические родители живы?

– Да, – шепчет он.

– Как ты мог мне этого не сказать?!

Но я не знал, что они живы! заторопился он.

Я только знал, что тебя удочерили, а насчет родителей буквально вчера выяснилось, мне Касл сказал…

Сыплющиеся одно за другим открытия кажутся ударной волной, непредвиденной детонацией, происходящей внутри меня.

Бу-у-ум!

Твоя жизнь была подчинена эксперименту…