Возрождение

Будучи политическими правителями, папы были вынуждены использовать те же методы, что и их светские коллеги. Они раздавали, а иногда и продавали должности или бенефиции влиятельным лицам, даже несовершеннолетним, чтобы оплатить политические долги, или продвинуть политические цели, или наградить или поддержать литераторов или художников. Они устраивали браки своих родственников с политически влиятельными семьями. Они использовали армии, как Юлий II, или дипломатию обмана, как Лев X.5 Они мирились с бюрократической продажностью, а иногда и извлекали из нее выгоду — степень бюрократической продажности, вероятно, не превышала ту, что преобладала в большинстве правительств того времени. Законы папских государств были столь же суровы, как и другие; воров и фальшивомонетчиков папские викарии вешали как более или менее горькую необходимость управления. Большинство пап жили настолько просто, насколько это позволяла якобы необходимая демонстрация официальных церемоний; худшие истории, которые мы читаем о них, — это легенды, пущенные в ход безответственными сатириками вроде Берни, или разочарованными охотниками за местами вроде Аретино, или римскими агентами — например, Инфессурой — держав, находившихся в жестоком или дипломатическом конфликте с папством. Что касается кардиналов, управлявших церковными и политическими делами Церкви, то они считали себя сенаторами богатого государства и жили соответственно; многие из них строили дворцы, многие покровительствовали литературе или искусству, некоторые баловали себя любовницами; они благородно принимали легкий моральный кодекс своего безрассудного времени.

Как духовная сила папы эпохи Возрождения столкнулись с проблемой примирения гуманизма с христианством. Гуманизм был наполовину языческим, а церковь когда-то поставила перед собой задачу уничтожить язычество в корне и в корне, в вероучении и в искусстве. Она поощряла или одобряла разрушение языческих храмов и статуй; например, собор в Орвието совсем недавно был построен из мрамора, взятого частично из Каррары, частично из римских руин; один папский легат продал мраморные блоки из Колизея, чтобы пережечь их на известь;6 В 1461 году было начато строительство Палаццо Венеция с использованием еще более разрушенного флавианского амфитеатра; сам Николай в своем архитектурном энтузиазме использовал двадцать пять сотен телег мрамора и травертина из Колизея, Цирка Максимуса и других древних сооружений для восстановления церквей и дворцов Рима.7 Чтобы изменить такое отношение, сохранить, собрать и бережно хранить оставшееся искусство и классику Рима и Греции, требовалась революция в церковной мысли. Престиж гуманизма был уже так высок, импульс неоязыческого движения был так силен, ее собственные лидеры были так глубоко с ним связаны, что Церковь должна была найти место для этих событий в христианской жизни, иначе она рисковала потерять интеллектуальные классы Италии, а затем и всей Европы. При Николае V она раскрыла свои объятия гуманизму, смело и щедро поставила себя на сторону, во главе новой литературы и искусства. И на целый волнующий век (1447–1534) она дала уму Италии такую широкую свободу — incredibilis libertas, сказал Филельфо8а искусству Италии — столь разборчивое покровительство, возможности и стимулы, что Рим стал центром Ренессанса и пережил одну из самых блестящих эпох в истории человечества.

II. НИКОЛАЙ V: 1447–55

Выросший в бедности в Сарзане, Томмазо Парентучелли каким-то образом нашел средства, чтобы шесть лет учиться в Болонском университете. Когда средства закончились, он отправился во Флоренцию и служил репетитором в домах Ринальдо дельи Альбицци и Паллы де Строцци. Пополнив свой кошелек, он вернулся в Болонью, продолжил обучение и в двадцать два года получил степень доктора богословия. Никколо дельи Альбергати, архиепископ Болоньи, сделал его контролером архиепископского дома и взял с собой во Флоренцию, чтобы он присутствовал при Евгении IV во время долгой ссылки папы. В эти флорентийские годы священник стал гуманистом, не переставая быть христианином. Он завязал теплую дружбу с Бруни, Марсуппини, Манетти, Ауриспой и Поджо и стал участником их литературных собраний; вскоре Фома Сарзанский, как называли его гуманисты, воспылал их страстью к классической древности. Он тратил почти все свои доходы на книги, занимал деньги на покупку дорогих рукописей и выражал надежду, что когда-нибудь его средств хватит на то, чтобы собрать в одной библиотеке все великие книги мира; в этом стремлении и зародилась Ватиканская библиотека.9 Козимо поручил ему составить каталог Марцианской библиотеки, и Томмазо был счастлив среди рукописей. Он вряд ли мог знать, что готовится стать первым папой эпохи Возрождения.