Возрождение

Споры, в которые он вступал, изматывали его и подрывали здоровье. Он страдал от одной болезни за другой, пока наконец не решил умереть. Он выбрал тяжелую форму самоубийства: уморил себя голодом. Против всех доводов и угроз, одерживая победу даже над силой, он отказывался ни есть, ни говорить. После семи дней такого режима он почувствовал, что выиграл битву за право умереть и теперь может спокойно говорить. «Я ухожу с радостью», — сказал он. Кто-то спросил его: «Куда ты идешь?» «Туда, куда идут все смертные», — ответил он. Его друзья предприняли последнюю попытку уговорить его поесть, но он предпочел умереть (1525).57 Кардинал Гонзага, который был его учеником, перевез останки в Мантую и похоронил их там, а также, с типичной для эпохи Возрождения терпимостью, воздвиг статую в память о нем.

Помпонацци придал философскую форму скептицизму, который на протяжении двух веков атаковал основы христианской веры. Неудача крестовых походов; приток мусульманских идей через крестовые походы, торговлю и арабскую философию; перемещение папства в Авиньон и его нелепое разделение в расколе; открытие языческого греко-римского мира, полного мудрецов и великих искусств, но не имеющего Библии и Церкви; распространение образования и его все больший выход из-под церковного контроля; безнравственность и мирская сущность духовенства, даже пап, наводящая на мысль об их частном неверии в публично исповедуемое вероучение; использование ими идеи чистилища для сбора средств на свои цели; реакция растущих меркантильных и денежных классов против церковного господства; превращение Церкви из религиозной организации в светскую политическую власть: все эти и многие другие факторы в совокупности сделали итальянские средние и высшие классы в конце XV — начале XVI века «самыми скептическими из европейских народов».»58

Из поэзии Полициана и Пульчи, а также из философии Фичино ясно, что в кругу Лоренцо не было реальной веры в другую жизнь; а настроения Феррары проявляются в том, как Ариосто высмеивает инферно, которое Данте казалось таким ужасающе реальным. Почти половина литературы Возрождения — антиклерикальная. Многие кондотьеры были открытыми атеистами;59 Кортигиани, или придворные, были гораздо менее религиозны, чем кортигиане, или куртизанки; а вежливый скептицизм был признаком и обязательным условием джентльмена.60 Петрарка сетовал на то, что в сознании многих ученых было признаком невежества предпочесть христианскую религию языческой философии.61 В Венеции в 1530 году было обнаружено, что большинство представителей высшего сословия пренебрегают своим пасхальным долгом — то есть не ходят на исповедь и причастие даже раз в год.62 Лютер утверждал, что в Италии среди образованных слоев населения распространена поговорка, произносимая при посещении мессы: «Давайте, давайте соответствовать популярному заблуждению».63

Что касается университетов, то один любопытный случай показывает нравы профессоров и студентов. Вскоре после смерти Помпонацци его ученик Симоне Порцио, приглашенный читать лекции в Пизу, выбрал в качестве текста «Метеорологию» Аристотеля. Аудитории не понравилась эта тема. Несколько человек нетерпеливо воскликнули: Quid de anima? — «А как же душа?». Порцио пришлось отложить «Метеорологию» в сторону и взяться за «De anima» Аристотеля; тут же все внимание аудитории было приковано к нему.64 Мы не знаем, выражал ли Порцио в этой лекции свое убеждение, что человеческая душа ничем существенным не отличается от души льва или растения; мы знаем, что он говорил об этом в своей книге De mente humana — «О человеческом разуме»;65 И, похоже, ему удалось спастись невредимым. Эухенио Тарральба, обвиненный испанской инквизицией в 1528 году, рассказывал, что в юности он учился в Риме у трех учителей, и все они учили, что душа смертна.66 Эразм был поражен, обнаружив, что в Риме основы христианской веры стали предметом скептических дискуссий среди кардиналов. Один церковник взялся объяснить ему нелепость веры в будущую жизнь; другие с улыбкой отзывались о Христе и апостолах; многие, уверяет он, утверждали, что слышали, как папские чиновники хулили мессу.67 Низшие классы, как мы увидим, сохранили свою веру; тысячи людей, слушавших Савонаролу, наверняка уверовали; а пример Виттории Колонны показывает, что благочестие может пережить воспитание. Но душа великого вероучения была пронзена стрелами сомнений, и великолепие средневекового мифа потускнело от накопленного им золота.

V. GUICCIARDINI

Мысль Гвиччардини подводит итог скептическому разочарованию времени. Это был один из самых острых умов эпохи; слишком циничный для нашего вкуса, слишком пессимистичный для наших надежд, но проницательный, как блуждающий прожектор в небе, и откровенный с прямотой писателя, который принял мудрое решение о единственной посмертной публикации.