Возрожденные полки русской армии. Том 7

Когда мы оставили Тихорецкую и перешли в станицу Кореновскую, к нам неожиданно вернулись одиннадцать человек офицеров, без вести пропавшие в Горькой Балке 12 февраля. Вот что они рассказали: первым, на кого набросились красные, оказался полковник Чудинов, старый кадровый офицер и великолепный стрелок, имевший большое количество императорских призов.

Почуяв неминуемую смерть, старик прицелился в командира, обвешанного красными лентами, рука его не дрогнула. Красный командир упал с лошади, пронзенный пулей, в тот же момент, когда полковник Чудинов с разрубленной головой уткнулся в снег. Наш офицер пулеметной команды, поручик Павлов, не успевший открыть огонь из пулемета, тоже получил сабельный удар, и полчерепа его скатилось под тачанку. «Что делать? Что делать?» – повторял георгиевский кавалер капитан Павлов, 1-го гренадерского полка, и, не находя ответа, пустил себе пулю в лоб. Мобилизованные кричали «Ура» и кидали вверх папахи.

Кто мог идти на компромисс с совестью, тот срывал погоны и знаки офицерского отличия. В каких-нибудь полчаса все было кончено. Гренадеры не выдали своих офицеров. Тогда красные, отделив из пленных начальствующих лиц и разделив их на две части, раздели их до белья (в 20-градусный мороз) и погнали одну часть расстреливать на Белую Глину, а другую в направлении на Егорлыкскую. Вернувшиеся принадлежали к последней группе. Случилось так, что, подходя к станице Егорлыкской, красные были атакованы конницей генерала Павлова. Наши, пользуясь замешательством, разбежались, и вот они здесь – эти счастливцы. Но в каком они виде и что они пережили, описать невозможно…

Из Кореновки мы шли в Екатеринодар. Я ехал на тачанке со знаменем Мингрельского полка. Через Екатеринодар тянулись беспрерывной лентой обозы. В Екатеринодаре нас разместили на Дубинке. В день прибытия в Екатеринодар полковник Кузнецов слег в сыпном тифе. Остатки гренадер опять были сведены в батальон, который принял полковник Кочкин.

Эвакуация была в полном ходу. Нужно было во что бы то ни стало вывезти полковника Кузнецова. С большим трудом удалось поместить его в санитарный поезд только 3 марта. Мало того, я назначил особый офицерский наряд, которому вменялось в обязанность проследить момент отправления поезда. За шесть дней до оставления Екатеринодара оставшимся гренадерам и кавказским стрелкам, построившимся под железнодорожным виадуком, генерал Деникин произвел смотр. После смотра генерала Деникина окружили офицеры, задавая целый ряд вопросов на животрепещущие темы. Главнокомандующий в своих ответах подавал надежду на могущий еще произойти в настроении масс перелом, упомянул о том, что нас в любой момент поддержит английский флот, а в крайнем случае нами прочно еще удерживается Крым. Относительно выступления капитана Орлова[649] Главнокомандующий сообщил, что движение это благополучно ликвидировано.

4 марта в 8 часов утра остаткам гренадер, в количестве 45 человек, приказано было перейти на станцию Крымская, где они должны были присоединиться к Добровольческому корпусу. В этот день Екатеринодар оставлялся нашими частями. Повозки стояли сплошной стеной от Екатерининского парка до моста, все прилегающие улицы к району мостов также были забиты. Еле-еле можно было пробираться между ними пешеходу. Отходившие части грабили винный склад, разнося оттуда спирт кто в чем мог.

В городе началась стрельба. В полдень мы перешли Кубань по железнодорожному мосту и остановились в Георгие-Афипской. В тот же день железнодорожный мост через Кубань был взорван нашими частями. Половина моих вещей не успела переехать через мост и осталась на двуколке в Екатеринодаре. Другая половина вещей с обозом 1-го разряда перешла мост еще накануне и находилась где-то в пути. На мне была маленькая английская сумка с кружкой, двумя фунтами сахару, мылом, зубной щеткой и полотенцем. Кроме того, на мне висели палетка с документами и неизменный друг маузер. Больше со мной решительно ничего не было.