Возвращайся!

Ирина Николаевна Аркадина – Зинка,

Константин Гаврилович Треплев – Вован,

Петр Николаевич Сорин – Антоша,

Нина Михайловна Заречная – Регина,

Илья Афанасьевич Шамраев – Сашок,

Полина Андреевна – Лиля,

Маша – Снежана,

Борис Алексеевич Тригорин – Серж,

Евгений Сергеевич Дорн – Колян,

Семен Семенович Медведенко – Миха.

Итого, десять артистов. Все они веселились в квартире Сержа. Добавляю к ним режиссера Федора Иваныча и Лисенка.

Двенадцать.

Вспоминаю рассказ Сержа.

Его разбудил девчачий визг. Было светло. Он лежал в объятьях спящей Регины. Позевывая, неторопливо выбрался в коридор – и обмер. Возле двери в смежную комнату толпились Зинка, Миха, Сашок, Лиля и неотрывно, как зачарованные, смотрели в дверной проем. Визжала Лиля.

Подойдя к этой группке, Серж заглянул в комнату и увидел лежащую на кровати Снежану. И двинулся к ней. «Не надо! – предостерегающе крикнул Сашок. – Следы затопчешь!» Но Серж уже вошел.

Полуобнаженная Снежана запрокинулась навзничь на смятой простыне. Пухлые пальцы голой ноги с ногтями, покрытыми черным лаком, застыли в трех-четырех сантиметрах от пола. Под левой грудью темнели две глубокие раны, и струйка запекшейся крови тянулась по оголенному телу, по черным ажурным трусикам. На полу возле кровати загустела темно-вишневого цвета лужица. За черный кружевной бюстгальтер была засунута кое-как сложенная пожелтелая бумажка, которую Серж не рискнул вытащить и развернуть.

Поминутно сглатывая слюну и сбиваясь, Миха принялся объяснять ему, что проснулся недавно, буквально несколько минут назад, обнаружил возле себя мертвую Снежану, заорал как сумасшедший. Прибежала Зинка. А потом в коридор выскочили Сашок и Лиля…

Такую картинку нарисовал мне жизнерадостный синеглазый лицедей с густыми бровями и подвижным актерским лицом. Потом сообщил, что Миху менты затаскали по допросам, но признания так и не выдавили, хоть и сильно старались. Еще бы: расколов Миху, правоохранительные органы, не сходя с места, получали готового маньяка, режущего ни в чем не повинных фемин, и закрывали сразу три дела. Два из которых казались безнадежными висяками.

На прощание Серж заявил мне, радостно осклабляясь клоунским ртом:

– Это здорово похоже на классический детектив, правда? Труп и семеро подозреваемых: я, Зинка, Регина, Миха, Сашок, Лиля и Федор Иваныч.

– Может, оно и так, – пораскинув мозгами, ответил я, – но что делали те пятеро, которых утром не оказалось в твоей квартирке? А если кто-то из них изобразил, что удалился насовсем – а ночью взял да и вернулся? Вопрос.

– Четверо, – поправил Серж, сделал брови домиком и поглядел на меня с детской наивной хитрецой. – Насколько мне известно, у Лисенка алиби. Как видите, я держу руку на пульсе.

И его скоморошья улыбочка стала еще шире.

– Ладно, пускай четверо. Мало того, ваша гоп-компания перепилась так, что квартирная дверь оставалась отворенной до самого утра, и в твое жилище мог запросто забрести любой жилец дома. А – при особом желании – и кто-то с улицы. Ему достаточно было иметь ключ от домофона.

В ответ на мои слова Серж покивал, дескать, согласен. Отчего мне легче не стало…

Между прочим, орудие преступления обнаружили. В той самой комнате, где совершилось убийство. Под сервантом. Окровавленный автоматический нож – такой, у которого лезвие выбрасывается из рукоятки силой пружины. По заключению экспертов, предыдущие жертвы маньяка были, скорее всего, зарезаны именно этим ножичком. Отпечатков пальцев на нем, само собой, не оказалось.

Но вернемся к «великолепной семерке».

С Сержем я переговорил. С Михой разговаривать бесполезно – его и так выпотрошили менты.

А вот с Зинкой побеседовать следует непременно.

* * *

И я беседую. В дендрарии. Под низким задымленным небом.

Я люблю это местечко с разнообразной флорой и крохотным прудиком. Сейчас прудик затянут ряской, как будто покрашен масляной светло-зеленой краской, и по ней чинно скользит с десяток неказистых коричневатых уточек. Это кажется невероятным – пруд и кряквы посреди исполинского каменного города. Какая-то женщина бросает в воду хлебные крошки.

Ощутив некоторое беспокойство, оборачиваюсь – и вижу деваху, худую, долговязую, с вытянутым лицом, тонкогубым ртом и длинным подбородком. Она улыбается, но улыбка выглядит натянутой и унылой. Это Зинка, я узнаю ее по фотографиям «ВКонтакте».

Усаживаемся на скамеечку. Поднимается ветер, бесцеремонно тормоша мои и Зинкины волосы, и шестое чувство подсказывает, что вот-вот начнется дождь.

– Надеюсь, вы не будете читать мне мораль, – внезапно говорит Зинка.

– Не понял. Ты о чем?

– Признайтесь, вы презираете современную молодежь – с высоты своего возраста. Сейчас будете говорить, что в ваше время такого б… не было.

Она усмехается. Похоже, ей нравится смущать добропорядочных лохов, вроде меня.