Возвращайся!

Нет, актрисуля, как хочешь, а я – пас. Мне еще дорога жизнь. Я выхожу из игры. Отныне я не занимаюсь смертью Бориса Красноперова, потому что намерен раскрыть тайну убийства Кати Завьяловой!

Оба этих дела мне не потянуть.

Dixi, как говаривали римские ораторы. Я все сказал, господа.

* * *

Сказано – сделано.

В субботу, в девятом часу вечера общаюсь с неким Сержем – артистом любительского студенческого театра «Гамлет и другие». Это в его квартире порешили девушку по имени Снежана, актрису того же театра. И положили на мертвое тело листочек с нарисованной руной Зиг.

Трехкомнатная халупа Сержа загажена так, что немедленно вспоминаю логовища моих приятелей: покойного Шуза и – слава Богу, здравствующего поныне – Финика. Здесь, как и на улице, всем своим потным желеобразным существом ощущаю давящую, хотя и слабеющую духоту июльского вечера.

Серж развалился на диване. Из одежды на нем только клетчатые шорты. Торс у пацана откровенно не спортивный. Предлагает пиво или джин-тоник – на выбор. Отказываюсь: за рулем.

– Нас уже допрашивали менты… то есть полицейские. С пристрастием, – смеется Серж, широко, по-клоунски раздвигая мясистые губы. – Вы что же, хотите по новой?

– А что, нельзя? – я тоже улыбаюсь до ушей, давая понять, что разговор у нас несерьезный, шутейный.

– Почему же, можно, – его густые брови взлетают вверх, лоб сминается гармошкой, зенки вытаращиваются.

Солнечный клоун, да и только.

– Давай разберемся. У вас здесь была тусовка. Вот вы сюда пришли и…

– И, – подхватывает Серж, – расположились вот тут, в гостиной.

– Что делали?

– Пили, пели, декламировали, валяли дурака, балду били. Развлекались, одним словом.

– Что пили?

– Водку, пиво, джин-тоник. Кажется, было что-то еще, всего не упомню. Нажрался до поросячьего визга. Се ля ви. Поймите, мы – люди творческие. В нас, слабых, далеко не идеальных человечках аккумулируется термоядерная энергия искусства. Созидания. Необходимо выплеснуть этот вулканический сгусток. Нужна разрядка. Разгул. Иначе взорвемся.

Господи, и этот туда же! Чего-то я не припомню, чтобы Лев Толстой или Чехов талдычили, что они творцы. Скромные были ребята – хотя, возможно, я маловато о них знаю. Так, наверное, было во все времена: гении вкалывали и считали себя ремесленниками, а шелупонь «творила». Создавала в порыве вдохновения свое шелупоньское «искюсство».

– Итак, вы были в гостиной. Потом…

– Вначале небольшое пояснение. Мы репетируем чеховскую «Чайку». Правда, сейчас репетиции приостановились… по понятным причинам… Ну, так вот, когда мы в ту ночь прилично набрались, я придумал такой финт: кто с кем – в спектакле – спит, тот и…

Вздернув брови, он намекающе уставляет на меня густо-синие бараньи глаза, в которых отплясывают лукавые искорки. Он явно ждет понимания и похвалы, как ребенок, который позабавил взрослого и заслужил конфетку. И, не дождавшись, непринужденно продолжает:

– Тригорин трахается с Аркадиной и Заречной. Ну, стало быть, мы здесь, в гостиной втроем и заночевали: я, Зинка и Регина. А Миха, который играет Медведенко, и Снежана – она по пьесе его жена – ушли в соседнюю комнату. А Шамраев и его супружница Полина Андреевна (то есть Сашок и Лиля) – в мою спальню… Да, кстати, там же, на второй кровати дрых Федор Иваныч… Предупреждаю сразу, я был бухой в дымину, из гостиной вообще не вылезал до самого утра. Так что понятия не имею, что Снежанка и Миха вытворяли…

Вам, наверное, странен наш образ жизни? – Серж ухмыляется открыто и беззаботно, как маленький принц. – Поймите, людей искусства, в отличие от остальных обывателей, всегда стесняли дурацкие условности быта и морали. Их среда обитания – богема. Свободное проявление мыслей и чувств. А мы, лицедеи, вообще особые существа. Мы вмещаем в себя множество жизней, а сами как бы не существуем. Мы – химеры, фантомы, дым…

Он продолжает трепаться, блестя невинными глазами младенца, словно не было смерти Снежаны, словно рассказывает о каком-то забавном приколе. И я не могу понять, дурачок он или прикидывается?..

Выйдя от Сержа, какое-то время гляжу на общагу напротив его жилища – бледно-розовую трехэтажную хибару, с покатой крышей. И припоминаю, что в ней живет Лисенок, занимает койку в комнате на четверых.

Интересный тип этот Лисенок. Подкидыш, бывший детдомовец. Сейчас работает в рекламной фирме курьером и бесконечно предан театру «Гамлет и другие», в особенности беспечному Сержу, перед которым преклоняется, как перед богом. Кстати, Серж его в театр и привел.

Но Лисенок вроде бы вне подозрений: к ночи он тусовку покинул и – по свидетельству вахтерши – в момент убийства мирно спал в своей кроватке. В этой самой общаге.

Алиби, господа присяжные заседатели.

Дома, поедая мороженое, принимаюсь изучать список, который по моей просьбе составил Серж. Передо мной перечень действующих лиц «Чайки» и артистов «Гамлета и других», исполняющих эти роли. Для верности достаю с полки сине-черно-золотистое, изрядно потрепанное восьмитомное собрание сочинений Антона Чехова, отыскиваю томик с пьесами и, сверяя списочек с книжкой, уясняю, кто кого играл.

Итак: