Возвращающий надежду

Конёк неторопливо трусил рысцой по дороге к лесу, а Бернар всё ещё слышал слабый голос матери: «Будь осторожен, сын мой, Оливье не из тех, что следуют дорогой чести». Он всё ещё видел её восковой белизны руки, лежавшие поверх одеяла: мадам больше не покидала постели.

Трубач привёл его прямо в лес. На опушке стояла палатка. Из палатки появилась странная, огромной величины железная фигура. Как будто взяли да ожили доспехи двухсотлетней давности, что всегда мирно стояли в столовой замка. Фигура была закована в железо от шеи до пят — недаром доспех назывался «рак», даже ноги были обуты в металлические сапоги типа «медвежьей ступни». Маленькая голова старика на длинной жилистой шее возвышалась из нагрудника. Голову украшали лихо закрученные кверху усы и борода острым клином вперёд.

С трудом удержавшись от смеха, Бернар отсалютовал шпагой и назвал себя. Голова важно кивнула.

— Сьер Оливье, — учтиво сказал Бернар, — в честь старинных гасконских обычаев я охотно скрещу клинок с кем угодно. Но после этого, мне кажется, проще всего покончить дело доброй выпивкой за мой счёт.

— Отлично сказано, мой милый, — проскрипел в ответ старик таким голосом, как будто кто-то поворачивал ключ в ржавом замке. — Однако потрудитесь сначала проследовать на место, каковое избрано нами для дела чести с подобающим тщанием и осмотрительностью.

Слуга не без труда взгромоздил главу дома Оливье на клячонку, что паслась вблизи, и скоро всадники с лесной дороги свернули на большую поляну. Тут у костра полукругом расположились вооружённые люди. Прямо напротив Бернара на носилках лежал раненый. Привстав на локтях, он упёр в Одиго тяжёлый, полный ненависти взгляд. Бернар узнал Робера, младшего из Оливье, и по спине его пополз холодок.

Одиго назвал себя. Напряжённая тишина и треск костра. Бернар заставил себя повторить приглашение на поединок. В ответ на поляне загремел наглый хохот. Покраснев от гнева, Бернар схватился за рукоять шпаги.

— Не благоразумней ли, милый юноша, бросить шпагу на землю? — сойдя с седла, ласково предложил старший Оливье.

Тотчас Бернар услышал позади себя странный шелест, а затем его плечи и локти туго стянула наброшенная сзади верёвка.

Не изощрённый в лукавстве ум не сразу постиг чужую низость. Юноша недоумённо повёл плечами, глядя на охватившую их петлю, и только усилившийся злорадный смех привёл его в чувство.

…Здесь Оливье и просчитались. Великую школу воинского ремесла прошёл ученик Рене Норманна, и сделал он совсем не то, чего от него ожидали! Дикой кошкой Бернар скатился с седла в сторону натянутой верёвки — то был приём лихих венгерских кавалеристов: петля, естественно, ослабла и была легко сброшена через голову. Глумливый смех оборвался. Раздались возгласы изумления и испуга: вскочив с земли, Одиго выхватил шпагу и кинулся на сидевших у костра.

Первым под его скьявону подвернулся старший Оливье. На миланскую броню обрушился косой рубящий удар, и сьер Артур покатился с разбитым плечом по траве. Скорчился его любимый егерь, схватившись за проколотый живот. Сухо блеснув, сталь очертила над неподвижно лежавшим на носилках Робером свистящую восьмёрку и опустилась безвредно для раненого. Слуги и двое Оливье побежали было прочь — секунды промедления оказалось достаточно, чтобы они опомнились. С бранью и проклятиями на одинокого бойца набросились с разных сторон и оттеснили его к стволу старого дерева.

Кипевшую в Бернаре ярость сменила сосредоточенность прирождённого бойца. Спину его защищал ствол раскидистого дуба, левой рукой он умело использовал чашку даги, прикрывая ею бока и грудь. Наскакивая толпой, враги мешали друг другу. К тому же они остерегались точных выпадов скьявоны.

По тихой рощице неслись, будоража ступенчатое эхо, отчётливые, резкие «клик-клак» встречающихся клинков.

* * *

Кусты зашевелились. Черноволосая девчонка, крадучись и озираясь, мелькнула меж ними и опрометью бросилась в чащу.

6

Трещал костёр. Бернар приподнял голову: он всё ещё был в лесу, под тем же самым дубом. Но теперь вокруг костра не было и в помине челяди Оливье — тут сидели и лежали простоволосые мужики. Кто спал, кто жевал, кто строгал древко для пики. У ног Бернара валялись обломки его славной шпаги и каска с помятой тульёй.

— Не узнаёшь? — спросили его. — Лежи, лежи… Ну так я — Жак Бернье, арендатор твой. А это девчонка моя, Спири. А то Клод, ткач.

Ткач смотрел ему в лицо и улыбался.

— Это меня развязал ты в городе, помнишь? Вот и сквитались.

— Благодарю тебя, друг Клод.

— Долг платежом… А надежду вернуть нам не забыл? И свою-то, поди, растерял?

Бернар не ответил. Всё перед ним мешалось: зелёный пахучий полумрак и чёрный блеск мелькающих клинков; неслышно чередуясь с тенью, ползли тёплые овалы света, — и снова по листве катился грохочущий бред…

— Это опять ты? — спрашивал он, когда кто-то менял ему повязку на голове. — Не уходи! Маленькая… как зовут тебя?

— Эсперанса Бернье. А захотите, чтоб поскорей, так просто: Спири.

— Странное имя…

— Моя мама из Испании.

— Сколько ж тебе лет?

— Двенадцать.