Возвращающий надежду

Одиго взял стул и сел. Отец встал и начал ходить по комнате.

— Мало того, что вы дезертир, мсье, — начал он, — вы ещё и дурак. Совершенный осёл! Кой чёрт толкнул вас, например, на штурм этой старой голубятни, важно именуемой замком Шамбор? У меня их шесть, и не таких. Затем вы глупейшим образом оскорбили мою жену и в пьяной драке убили её братьев. Предвижу тяжёлые объяснения со сьером Артуром… Наконец вы дошли до того, что ваше имя чудовищно вплетается в низкие дела черни! Нечего сказать, разумное поведение!

«Как он неприятно брызжет слюной, — подумал Одиго. — Впрочем, трудно было ожидать нежного приёма». И он сухо сказал:

— Сударь, обращаю ваше внимание на то обстоятельство, что я здесь не от себя. Буду краток: вы откроете ворота или их откроет штурм. Я говорю от имени отчаявшихся людей, которые…

— Те-те-те! — ядовито протянул наместник губернатора. — У меня в столе это великолепное «Послание к парламенту», этот образец мужицкого красноречия, от него разит потом, но я выучил его наизусть. Воображаю, как ты потрудился, переводя на французский язык блеянье овец и мычание коров!

— Эти овцы и эти коровы, мсье, у ворот. Они вооружены. Я не хочу крови.

— Представь, и я тоже! — насмешливо сказал граф. — Терпеть не могу свар между французами. Я — за мир!

И он убедительно поднял вверх свои красивые руки. Одиго не нашёлся, что на это сказать.

— В Париже полагают, — начал старший Одиго совсем иным, деловым тоном, — что я Гарпагон на мешке с золотом. «Денег, денег, дайте нам денег!» — вот одно, что я слышу из Парижа. Мне же известно лучше, чем кому бы то ни было, что у простонародья за душой нет ломаного су, и я докладывал о том многим лицам. Ну, и королю тоже. Всё несчастье в том, что у нас нет короля.

— Как нет короля?

— Так, нет. Есть первый министр, есть сюринтендант. Наконец, есть мадам де… есть девица де… и кто угодно, только не король. С кем прикажешь иметь дело? Я пишу королю — мне отвечают министры, и я узнаю лёгкий почерк мадам или девицы имя рек. Я прошу солдат, чтобы усилить таможенные посты, — мне отвечают, что войска его величества в Голландии и Испании. В результате безмерно усиливается контрабанда вином, наши виноторговцы разорены, они проламывают днища у бочек, и драгоценное французское вино хлещет в грязь. В грязь текут наши кровные французские деньги — ты слышишь это, Бернар?

Он остановился и посмотрел на сына в упор.

— Хотите помочь Франции? Уведите эту толпу, обещайте ей, что хотите, и возвращайтесь. У меня уже готов офицерский патент, осталось вписать ваше имя — и вы лейтенант королевских драгун. Разве не ради этого вы вели свою рискованную игру?

Он выдвинул ящик стола и показал лист с гербом. Бернар встал.

— Я жду ещё час, — сказал он. — Со мною пять тысяч. Будь у вас столько же патентов, ими вы не остановите нас.

Старший Одиго быстро и удивлённо окинул сына взглядом.

— Вот как! — сказал он металлическим голосом. — Да пойми ты, несчастный мальчишка, есть одно великое целое — Франция! И пусть на своём клочке земли сдохнут от натуги Жан, Жак или Пьер, Франция будет жить, ибо Франция — это будущее тех же Жаков и Пьеров! Не они, так их дети увидят новые цветущие поля. Как смеешь ты, часть, идти против целого? Кто стоит за тобой? Не этот ли Жак Носильщик, Жак Дровосек и Пахарь? Знай: цвет нации, лучшие умы, первые шпаги, доблесть и честь Франции — против тебя!

— До сих пор, вы правы, было так, — возразил Бернар. — Но однажды случится иное. Мудрецы уйдут просвещать невежд, отважные вынут мечи, чтобы защитить безоружных и робких, могучие повёрнут коней, чтобы поднять упавших в грязь. Это так просто, и до этого один шаг. Не знаю, почему этого ещё не произошло. Что ж? Пусть начну я!

И он невольно потянул свою портупею, думая, что рукоять шпаги окажется у него под рукой.

Отец помолчал. Потом подошёл к столу и, не присаживаясь, набросал несколько слов.

— Это вы отдадите коменданту или мэру, — сказал он холодно. — Сейчас у меня, к сожалению, нет воинской силы, и я избираю благоразумие. Но вы сами лезете в ловушку. И я не поручусь, что стану спасать твою длинную шею от петли, когда положение изменится. Всего хорошего!

19

Когда дверь губернаторской резиденции захлопнулась за Бернаром, он увидел у крыльца своих жаков, за ними, в отдалении, молчаливо ожидающую толпу, а также группу пожилых людей важного вида, очевидно, богатых буржуа, в длиннополых кафтанах и круглых шляпах с перьями на дворянский манер. Он остановился — шляпы слетели с голов, и один из пожилых обратился к нему с чрезвычайной учтивостью:

— Позволительно ли спросить вас, благородный сеньор Одиго, к какому соглашению пришли вы с его сиятельством?

Одиго показал ему бумагу с графской подписью.

— Сложное положение, — вздохнул член магистрата, косясь на бумагу. — Мы, конечно, рады, что обошлось без кровопролития… А ещё осмелюсь ли узнать, с какой целью сюда, в город, пришла вся округа с оружием и под вашим командованием?

— Об этом потом, — сухо сказал Одиго. И отстранив члена магистрата, обратился к толпе: — А вы чего хотите, добрые люди?