Возвращенье на родину

– там прозирались дожди в непрозурной дали; снова: стойкими высями высились в воздухе гранные массы; торчали бесснежные плеши; и малый кусточек уже подбирался на лоб гололобой скалы: подобрался; и линия красных лесов возошла по уступам, облекши миры многогорбий в свою багряницу – над синим фиордом; слетали мы к Бергену; мир многозубий мягчился, круглясь многогорбием; скоро уже побежало нелепие крыш в велелепие гор: –

– так прибыли в Берген три года назад.

И уже солонели ветра.

Где все это?

Берген

Ныне Берген – центральнейший узел сношений между Россией и Англией, где с последнего парохода бегут, чтоб визировать паспорт, иль – получить на проезд в третьем классе одну или две сотни крон: –

– тот подтянутый франтик в огромнейшей шляпе с полями (наверное, русский, хотя, – обитатель Италии), старый, пейсатый еврей с изможденным лицом Иеремии, моргающий красными глазками в солонеющий ветер, матросы, солдаты – все русские! – слышал родную я речь, наблюдал и солдатские лица: за нашим «Гакомом Седьмым» прибежал многотрубный «Юпитер», перевозя толпу пленных, бежавших в Голландию; в Бергене ждали «Юпитера»; и – ходили тревожные слухи: потоплен-де он; он – пришел вслед за нами, стоял перекошенный ряд металлических труб над боками крутых пароходов, сроившихся в гавани – красных, зеленых, оранжевых, серых и черных, лес мачт; и – какая-то пакля канатов; кишела горластая пересыпь слов; проходил круглоглавый лопарь на коротеньких ножках; серея чешуйчатым коростом несмываемой грязи; глядели квадраты глухих подбородков, поросшие войлоком.

Явный прохожий шатун в морской шляпе и в кожаных брюках, раздвинувши рот, на меня прокричал желтозубием, свиснувши в вышибень: вместо желтого зуба глядело зубное пространство; и желтый жилет прохахахнул нахально на нас, поливаемый солнышком.

Вот и торговая улица; преткновенье людей, толчея, горлатня; окна лавок: за теми немытыми стеклами зеленился сухою скорузлостью – сыр (или – мыло?); за этим стеклом пробутылились вина; за этим – воняли кислятиной башенки рыбных жестянок; спеша; продавились оттуда в отверстие двери; довольный супруг с недовольной супругой, глядевшей на толоко праздных локтей, как… колючая корюшка: рыбьими глазками.

Вывеска «Эриксен», вероятно, висела и здесь; коль не здесь, так – поблизости где-нибудь; помнится, я ее читывал: где вот? Не знаю. Но знаю наверное я: не обойдутся без вывески «Эриксен» громкие лавки норвежского порта; и – да: несомненно; он, «Эриксен», где-то висел. И не только висел: –

– но расхаживал здесь же: с серьгою в широко расставленном ухе, куря свою трубочку в… желточайшем жилете, болтающем камушки цветоглазой цепочки часов; и – с фру «Эриксен»: миловидной блондиночкой, во всем вязаном; и – такого зеленого цвета, что больно глядеть: зеленее зеленой травы, зеленее зеленого моря; тот цвет – цвет Норвегии; ткани, вязанья – такого зеленого цвета, что больно глядеть; –

– в эти ткани наряжены девушки, женщины, вдовы; на толстых щеках разыграется пышно ядрёный румянец; качаются красные волосы из-под вязаной шапочки; сыплется синька из глаз –

– голубое и желтое иногда со вплетением красных полосочек – Швеция (шведы так много едят, что…)…

Да, «Эриксен», «Эриксен» – я не только читал про него; я и видел его; это верно как-то, что на улицах Копенгагена попадается «Андерсен»; и живет, припеваючи, в датском местечке; что в Дании «Андерсен», то здесь «Эриксен»; он развесил пестрейшие вывески в Бергене, Христиании, Гётсборге. Торгует: пенькою, канатами, ворванью, сельдью; и – гонит по рекам стволы обезветвенных сосен: с затора к затору; и эти стволы себе плавают по безлюднейшей местности в речках; в окошке летящего поезда можете вы наблюдать: передвиженье сосновых стволов по реке – до затора, откуда их крючьями тянет, кряхтя, к каменистому берегу, может быть, финн, или даже седой, круглоглавый лопарь на коротеньких, выгнутых ножках, серея чешуйчатым коростом несмываемой грязи; –

– сосновые бревна по рекам Норвегии гонит, опять-таки, Эриксен… Гамсун – писал о нем. Я – его видел.

На уличках Бергена, вспоминал я добрейшего Фадума; вместе работали мы на разных архитравах в Швейцарии; Фадум с утра проходил по холму, направляясь под купол; и вечером опускался в кантину: поужинать; после уехал в Норвегию; он – норвежец; и у него, здесь, в Норвегии – деревянное дело какое-то; вот и поехал в Норвегию он – помогать деревянным своим производством – работе по дереву в Дорнах (мы со времени объявленья войны – обеднели, как общество: и – рабочие руки отхлынули, и – материалы иссякли).

Я вспомнил здесь Фадума: мне захотелось его повидать.

Где-то он?

Может быть, он, как Эриксен, гонит стволы по реке; даже, может быть, ходит он здесь в желточайшем жилете. Но мысли о Фадуме, – оборвались:

– «Ja, ja, meine Herren…»

– «Война есть великое зло.»

Я очнулся; из двери дрянной ресторации, где хрипучие скрипки, как рой комариных укусов, прошел толстотелый пиджачник с вонючей сигарой в слюнявых губах; он – за мной увязался:

– «Mein Herr, – неужели?»