Читаем Возвращенье на родину полностью

Рудольф Штейнер развеял мне прежние смыслы; за ним я поехал из Мюнхена – в Христианию; из Христиании – в Берген; и взгляд, обращенный ко мне, отдавался, как память о памяти, как прохожденье мое –

– к высям «Я».

Не к себе, а ко мне меня звал Рудольф Штейнер.

. . . . .

Великолепно изваяно тело мое: прихотливо сплетаются в нем электронные пункты: в собрание атомов, в молекулярные общины, в города органических клеток, в огромные нации тканей, слагающих организм человечества:

«Я» – царь вселенной, возводится всем человечеством, строящим тело, – по лестнице мира: на трон! –

– Помещается трон моего человечества между глазами: под лобною костью; –

– и мечутся толпы дичайших существ, образуя кишенье творимого космоса между уступов – костей, пробегая пещерами костных продолблин, крича и метаясь:

– «Пошел!»

– «Идет!»

– «Я»… –

– «Я» иду: золотым фонарем освещаю свой путь; из вечерних туманов вхожу я в пещеры; меня окружает – убогий, дичающий род, непрерывно делящийся и ядущий себя среди этого рода –

– моих одичавших созданий! –

– брожу с золотым фонарем: выбегает толпа низкорослых уродов со скотскими лицами, с топорами и копьями; и – отступают от света; поставил фонарь я на землю; и в светлый, колеблемый тенями круг, проступили, серея, суровые лица:

– «Куда ты?»

– «На родину».

– «Где твоя родина?»

– «Там, где стоит пустой храм».

– «Мы все ждем, что туда пройдет Он».

– «Кто ваш Он?»

– «Бог, сошедший из неба – средь нас воплощенный.»

– «Вы – ждете Его?»

– «Ждем: не видел ли ты Его»…

– «Да, это – „Я!“» –

– Царь вселенной возводится ныне на трон: меж глазами, под лобною костью.

. . . . .

В оккультном развитии есть потрясающий миг, когда «Я» сознаванья –

– свергается с трона (под черепом), разрываяся на миллионы сознаний; и видит Оно: возвышается тело сплетенной громадой из тел; на вершине громады свершается в «Я» пересеченье сознаний вселенной; невероятное переживанье себя мириадами «Я» уподобляемо быстрому погасанью сознания.

– «Я»!

– «Я» –

– раскричалось из пальца руки:

– «Я!»

– «Я!»

– «Я!»

– раскричалось из ног:

– «Я!» –

– «Я!» –

– «ячится» –

– из колена,

– из уст,

– из предплечий,

– из мозга,

– из печени,

– из ступни,

– из плеча –

– трон разбит; и единство сознаний утоплено; нет во мне «Я»; в голове моей пусто: покинутый храм. «Я» – в терновом венце, в багрянице, воздевши фонарь, забродило: по собственным жилам; на перепутиях жильных слоняется «Я», научая сознанию толпы слепых фагоцитов: и – принимая удары бацилл –

– нет, ужасная пытка узнать это опытно!

. . . . .

Кажется – в этом дичайшем, бессмысленном мире:

– «Как мог я попасть сюда?»

Фагоцит – круглоглавый дикарь, на коротеньких, выгнутых ножках, серея пятном несмываемой грязи, – уставился тупо; и – слушает, опершись на копье; и ему, дикарю, проживающему внутри органов моего истомленного тела, «Я», павший с престола в громадины органов тела, – ему говорю;

– «Я – во всех вас!»

– «Дарю вам мое низосшедшее „Я“».

– «Разрывайте его».

– «Просвещайтеся светом».

– «Тот свет „Я“ – средь вас; и бреду в перепутиях; опустошением тянется путь:» –

– все то: –

– клеточки, клеточки, клеточки, клеточки: домики! Между них переулками бегают хитрые стаи бацилл, нападая на строй фагоцитных отрядов; влекут лейкоциты какие-то тяжести через сеть капилляров: от бездны желудка; до… солнечной площади Сердца; синеет, синеет; и стало – все синим: попал в свои вены; опять ничего не пойму, потому что понять невозможно: как это случилось, что «Я», провалившись в себя, перелетело пустоты, его отделявшие от сознания клеточки; и – стало клеточкой: –

– что ощущала та клеточка, над которою совершилось сошествие «Я»? –

– вероятно, она ощущала, что ток свето-воздуха, опустившись над теменем, пронизал это темя; что Кто-то, Старинный и Милый, свергался из бездны времен, одевая душистым теплом, как одеждой; и – зажил: под платяной оболочкою; «Я» же – измучилось: в круглоглавом, коротеньком тельце на выгнутых ножках; «Я» – видело ужасы: как эти малые тельца без проку и толку делились; и где стоял фагоцит, скоро там грохотала толпа их: безъячные яйности, яйца, – тупо катались за мной; мы катились: от вены до вены; к артериям; и из артерий, – опять попадали мы в вены; со мной фагоциты теперь обращались, как с братом:

– «Ты что же?»

– «Я – мир ваш!»

– «Ха-ха-ха-ха-ха!»

. . . . .

Так длилось до мига, когда привели меня в Храм, возвышающийся посередине сердечной, алеющей площади; в «Храме» – увидел я книгу, которая этим людом считалась священной; и – что же: –

– увидел я том Ледяного; на нем красовалось заглавие: «Я», я – прочел: мне слова прилетели из строчки; понять, что рисуется ими, – не мог я; но – чувствовал: в фагоцитной душе своей; вот – вся сквозная она! Да, я тут начался: низлетел из вот этой вот книги: –

– в «Я», в найденной Книге я, старый, седой фагоцит: начался!

. . . . .

Едва «Я» низвергнуто и блуждает в делящихся толпах: –

– я-я-я-я-я! –

– как перед «Я» толпы «я», раздвигаясь, крича, устилают торжественно путь мой одеждами:

– «Радуйся: Я!»

Перейти на страницу:

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза