– Пойдем! – ручонка у Пашки была маленькая, он старался обхватить ею ладонь Николая, помогал себе другой рукой. Глядя на Пашку, подошли и другие мальчишки и Николай оказался в центре стайки этих притихших «воробьев».
Люди все шли и шли. Проходили и бросали в яму песок.
На выросший холмик братья поставили сколоченную из досок голубой памятник с красной звездой на тонком металлическом штыре.
– Он так хотел, – кивнул Павел на памятник. – Говорил так свои быстрее найдут. Нашли уже, наверное...
Он поглядел на небо. Посмотрел и Николай. По небу лентой плыли облака.
Укутав могилку цветами, они стояли и молчали.
– Давайте... Идти надо. Людей к столу звать... Пойдемте. Будет ещё и завтра, – Павел стал, как будто, подталкивать всех ладонями.
Сверху было хорошо выдно, как люди возвращались опять этой же дорогой, по этому же мосту... Все молчали.
Николай и Пашка, который так и не отпускал его руку, отстал немного ото всех.
– Дядя, Коля, а у тебя дети есть? – Пашка стал раскачивал руку.
– Есть!
– А когда они подъедут? У Вас тоже пацаны или и девчонки есть?
– У меня пацан и девчонка! Только большие они уже!
– Ну и что, что старше! Это даже лучше! Разница-то – какая?
Вота! Брательник с сеструхой! Клево! Раз – и сразу – брательник большой и сеструха тут же.
У нас тоже сестренки есть, только маленькие они еще. Мама сказала, вот приедете от деда Миши, они уже побольше будут.
...Какими бы не были они, я – старше! Да, дядя, Коля!
– Конечно. Ты прав, Пашка! – Николай слегка сжал ладошку.
– А у тебя машина крутая! Папка сказал, что круче вряд ли есть. У меня папка в машинах все знает. Если папка сказал крутая – значит «крутая».
...И дядя Паша сказал, что «крутая»! Дядя Паша тоже в машинах все знает. Меньше, чем папка, но тоже разбирается.
Пашка помолчал, о чем-то собираясь с духом.
– Ты знаешь, дядя Коля, мороженное-то я ведь не сам уронил. Меня Юрка под локоть толкнул, я и уронил. Тетя Люда ругалась. Половик там помыла, я посмотрел, все равно видно. Помыла, а видно. Я два раза смотрел – видно.
Я Юрке говорил – «Че толкаешься?!» ...Юрка у нас всегда толкается. Мороженное белое было, может не страшно? И на полу ведь... и почти не видно! Это если не знаешь, то и не увидишь. А если знаешь – видно, – вздохнул Пашка.
Он немного помолчал, опустив голову.
– Папка говорит – «Иди сам признавайся! Я за тебя рожу стыдить не буду!» Я и сам думаю – признаваться-то все равно придется. Вот и признаюсь. Мороженное-то у меня в руках было... Дядя, Коля, там почти и не видно.
...А если правду – то видно!