Возвращение

После чего лицо директора тюрьмы появилось в одном потайном окошечке, священника и врача – в другом. Человек в сутане сделал рукой последний жест крестом, а врач, дававший клятву Гиппократа защищать жизнь, знаками показывал Буше, как надо сделать, чтобы как можно спокойнее умереть. Из его жестов я понял, что нужно задержать дыхание и вдохнуть поглубже.

Похоже, на этот раз губернатор решил не звонить.

– Цианистый газ поглотит все ваши внутренности, – вдруг горячо зашептал репортёр, – превратит их в горящую, обжигающую кашу, до последней клеточки разрушит ваши лёгкие, но, когда вы будете ёрзать на стуле, вы уже не будете ничего чувствовать, это будет исключительно реакция ваших обнажённых нервных окончаний.

Тем временем приговорённый, как его учили, глотнул большую порцию газа. И вдруг в конвульсиях тело его описало дугу, голова его задёргалась, глаза закрылись, а зубы обнажились. И, как ребенок под кислородной маской, он начал тяжело дышать, вот только легкие его наполнял не кислород. Приговорённый, который должен был умереть за две секунды без страданий, продолжал тянуть вниз свои ремни, его скрюченные руки напоминали когти, мышцы его челюстей выступали, как шары. В конце концов он осел, и его обмякшее и подвешенное на ремнях тело напомнило застреленного в полёте парашютиста. После этого присутствующие дружно зааплодировали – номер доставил им несомненное удовольствие.

У меня же настроение после увиденного было испорчено на весь день. Захотелось напиться, но выпить под рукой ничего не имелось, а просить Диксона поднести чарку я не хотел. В конце концов я взял гитару и, запершись изнутри, принялся горланить Высоцкого.

В день выступления все собираются в большом зале, где обычно показывают кино. Здесь имеется небольшая сцена, на этот раз превращённая в Рождественский вертеп, где при помощи ряженых зеков оживает история появления Христа на свет. Всё это сопровождается комментариями зеков из числа зрителей, зачастую весьма остроумных. Им весело, даже несмотря на грозные взгляды оборачивающихся назад с первого ряда директора Диксона и его приближённых.

Следом начинается концерт. Первым на сцене появляется почти что самый настоящий джазовый ансамбль, состоящий из трубы-корнета, банджо, контрабаса и простенькой ударной установки. Отыграли что-то знакомое, и вполне достойно, кстати. Затем некий Бобби Махо́вич под аккомпанемент того же ансамбля поёт «Ain't Cha Glad?» Бенни Гудмана. Трубач поочерёдно, как фокусник, успевает играть то на кларнете, то на корнете, да ещё с «квакушкой», срывая овации публики. При минимуме инструментов музыканты умудрятся выдавать вполне приличный звук, да и голос у солиста неплохой, так что в финале заслуженные аплодисменты, одобрительные свист и топот.

После этого свой номер демонстрируют двое чечёточников, я их про себя назвал степлерами. Косят под Чарли Чаплина: оба в мешковатых штанах, коротких пиджачках, с тросточками в руках и котелками на головах. Номер, судя по реакции зрителей, заходит неплохо.

Я же нахожусь за кулисами, сжимая слегка влажными пальцами гриф гитары. Не то что бы волнуюсь, но как-то не совсем по себе. Последний раз вот так, с гитарой, я выходил на сцену, если память не изменяет, ещё в Одессе, перед самим Утёсовым. Тогда приняли хорошо, а как здесь получится? Хотя вроде бы парочку вещей вбирал неплохих, причём ещё никем не написанных, но неизвестно, как они зайдут местной публике. Собственно, выбирал из тех песен, тесты которых помнил на английском, а таких было раз-два – и обчёлся. Плюс пришлось обновить по памяти хотя бы аккорды, про фингерстайл я уже молчу.

– А сейчас перед вами выступит заключённый из Западного блока Фил Бёрд! – слышу задорное объявление местного конферансье из числа таких же зеков. – Он исполнит старую английскую песню «The House of the Rising Sun».

– О-о, – одобрительно звучит с мест.

Судя по реакции, многие её уже слышали, но, наверное, в исполнении либо ТомаЭшли/Глена Фостера, либо Джоша Уайта, либо Лида Белли. Я и сам, не знал, что у «Animals» было столько предшественников, пока не услышал по радио сначала одну версию, потом другую, затем третью… Кто знает, может, и ещё есть, песня-то вроде как народная. Вот только их версии так разительно отличались от более позднего варианта группы из Ньюкасла, что я, возможно, по одному мотиву и не угадал бы, что за песня.

Конечно, акустика – это вам не электричество. Да и звуковая аппаратура самая примитивная, никаких звукоснимателей нет и в помине, хорошо хоть имеются пара микрофонов – под голос и под инструмент, плюс акустика в зале вроде бы неплохая, это я установил ещё в ходе единственной и одновременно генеральной репетиции. Тогда участники и режиссёр шоу – пойманный на калифорнийских гастролях в постели с мужчиной настоящий режиссёр с Бродвея – моё творчество восприняли позитивно. Посмотрим, как получится с парой сотен зеков, оккупировавших зрительный зал.

Выхожу, в глаза бьёт свет пары принесённых откуда-то софитов, аж слёзы наворачиваются. Прищурясь, играю проигрыш, после которого начинаю выводить: