Возвращение

— Ей-богу, Вилли, не знаю, — в смятении отвечает тот, — дать ему в рыло или нет? Мне как-то все иначе представлялось. Ты посмотри только, как он обхаживает нас! Ишь, липкое дерьмо! Тут всякую охоту потеряешь.

А Тьяден все заказывает и заказывает. Ему доставляет огромное удовольствие гонять свое прежнее начальство от стойки к столику и обратно.

Зеелиг тоже немало заложил за галстук. Его бульдожья морда багровеет, отчасти от алкоголя, отчасти от бойкой торговли.

— Давайте опять дружить, — предлагает он, — ставлю бутылку довоенного рома.

— Бутылку чего? — спрашивает Козоле и выпрямляется.

— Рома. Там у меня в шкафу еще сохранилась одна такая бутылочка, — преспокойно говорит Зеелиг и идет за ромом. Козоле глядит ему вслед с таким видом, будто ему обухом по голове дали.

— Знаешь, Фердинанд, он, наверное, все забыл, иначе он не стал бы так рисковать, — говорит Вилли.

Зеелиг возвращается и наполняет рюмки. Козоле шипит ему в лицо:

— А помнишь, как ты ром хлестал со страху? Тебе бы в морге ночным сторожем быть!

Зеелиг примирительно машет рукой.

— Быльем все это поросло, — говорит он. — Будто никогда и не было.

Фердинанд опять умолкает. Ответь Зеелиг резкостью, скандал разыгрался бы тут же. Но эта необычная податливость сбивает Козоле с толку, и он теряет решимость.

Тьяден раздувает ноздри, да и мы все с наслаждением поднимаем носы: ром недурен.

Козоле опрокидывает свою рюмку на стол:

— Не желаю я твоих угощений.

— Дурья голова, — кричит Тьяден, — лучше бы ты мне отдал! — Пальцами он пытается спасти все, что еще можно спасти. Результат ничтожен.

Пивнушка постепенно пустеет.

— Шабаш, — говорит Зеелиг, опуская жалюзи.

Мы встаем.

— Ну, Фердинанд? — спрашиваю я.

Козоле мотает головой. Он все еще колеблется. Нет, этот кельнер — не настоящий Зеелиг.

Хозяин открывает нам двери:

— Мое почтение, господа! Спокойной ночи! Приятного сна!

— Господа! — хихикает Тьяден. — Раньше он говорил: «свиньи»...

Козоле уже переступил порог, но, взглянув случайно вниз, видит ноги Зеелига, еще обутые в давно знакомые нам краги. Брюки на нем тоже еще военного образца — с кантами. Сверху — он хозяин пивной, а снизу — еще фельдфебель. Это решает дело.

Одним движением Фердинанд поворачивается. Зеелиг отскакивает. Козоле следует за ним.

— Послушай-ка, помнишь Шредера? — рычит он. — Шредера, Шредера! Знакомо тебе это имя, собака? Вот тебе за Шредера! Привет из братской могилы!

Он ударяет Зеелига. Тот шатается, но удерживается на ногах и, прыгнув за стойку, хватает деревянный молоток. Он бьет им Козоле по плечу и в лицо. Козоле до того свирепеет, что не уклоняется от ударов. Схватив Зеелига за шиворот, он так ударяет его головой о стойку, что кругом только звенит, и открывает все краны до одного.

— На, жри, ромовая бочка! Подавись, захлебнись в своем пьяном болоте.

Пиво течет Зеелигу за ворот, льется за рубашку, в штаны, которые вскоре вздуваются, как воздушный шар. Зеелиг вопит от ярости, — такое пиво теперь трудно раздобыть. Он хватает стакан и ударяет им Козоле снизу в подбородок.

— Неверный ход, — заявляет Вилли. Он стоит у дверей и с интересом следит за дракой. — Надо бы ударить его головой, а потом стукнуть под коленки.

Никто из нас не вмешивается. Это дело одного Козоле. Даже если бы его избили до полусмерти, нам нельзя было бы прийти ему на помощь. Мы здесь только для того, чтобы удержать тех, кому вздумалось бы стать на сторону Зеелига. Но желающих нет, ибо Тьяден в двух словах растолковал, в чем дело.

Лицо Фердинанда в крови, он звереет и быстро расправляется с Зеелигом. Ударом в грудь сшибает его с ног, перекатывается через него и, исступленно наслаждаясь своей мыслью, стукает его головой о пол.

После этого мы уходим. Лина, бледная как полотно, стоит возле своего хрипящего хозяина.

— Лучше всего немедленно отправить его в больницу, — советует Вилли на прощание. — Недели две-три, и все будет в порядке. Здоров, не рассыплется!

На улице Козоле облегченно вздыхает и улыбается как дитя, — наконец-то Шредер отомщен!

— Вот это хорошо, — говорит он, обтирая с лица кровь и пожимая всем нам руки. — Ну, а теперь живо к жене: она еще подумает, что я ввязался в настоящую драку.

У рынка мы прощаемся. Юпп и Валентин отправляются в казарму. Сапоги их гулко стучат по залитой лунным светом мостовой.

— Я бы с удовольствием пошел с ними, — говорит вдруг Альберт.

— Понимаю тебя, — говорит Вилли; он, вероятно, не забыл еще истории с петухом. — Люди здесь стали какие-то мелочные, правда?

Я киваю.

— А нам, вероятно, скоро опять на школьную скамью, — говорю я.

Мы останавливаемся и гогочем. Тьяден прямо держится за бока. С хохотом убегает за Валентином и Юппом.

Вилли почесывает затылок:

— Думаете, нам там обрадуются? Сладить с нами теперь не так-то легко...

— Конечно, в качестве героев да где-то там, подальше, мы были им много милей, — говорит Карл.

— Мне страшно любопытно, во что выльется эта комедия, — говорит Вилли.

— Такие, как мы теперь... Огонь и воду прошли...

Он приподнимает ногу: раздается оглушительный треск.

— Газы на тридцать с половиной километров, — устанавливает он с удовлетворением.

4