Возвращение

При расформировании роты оружие нам оставили. Приказано сдать его по месту жительства. И вот мы явились в казарму сдавать наши винтовки. Одновременно мы получаем расчет: по пятьдесят марок увольнительных и по пятнадцати суточных на человека. Кроме того, нам должны выдать шинель, пару обуви, белье, гимнастерку и брюки.

Получать барахло надо под самой крышей. Взбираемся. Каптенармус небрежным жестом предлагает нам:

— Выбирайте!

Быстро обойдя помещение, Вилли бегло оглядывает развешанную одежду.

— Послушай-ка, — говорит он каптенармусу отеческим тоном, — очки втирать ты можешь новобранцам. Барахло это времен Ноева ковчега. Покажи-ка что-нибудь поновей!

— Нет у меня, — огрызается интендантский холуй.

— Так, — говорит Вилли, не спуская с него глаз, и медленно вытаскивает из кармана алюминиевый портсигар. — Куришь?

Каптенармус трясет плешивой головой.

— Может, жуешь? — Вилли опускает руку в карман куртки.

— Нет.

— Ну, ладно. Но водку-то ты хлещешь? — Вилли ощупывает на своей груди некое возвышение. Он все предусмотрел.

— Тоже нет! — флегматично тянет интендантская крыса.

— Тогда мне ничего другого не остается, как дать тебе разок-другой в морду, — дружелюбно заявляет Вилли. — Имей в виду, что без новенького обмундирования мы отсюда не выйдем.

К счастью, появляется Юпп. Как солдатский депутат, он теперь большая шишка. Юпп подмигивает каптенармусу:

— Это земляки, Генрих. Свои ребята; одно слово: пехтура. Покажи-ка им салон!

Каптенармус повеселел:

— Чего ж вы сразу не сказали?

Идем за ним в другое помещение. Там развешаны по стенам новые мундиры, шинели. Живо сбросив с себя изношенное тряпье, надеваем все новое. Вилли заявляет, что ему необходимы две шинели, потому что солдатчина довела его до малокровия. Каптенармус колеблется, но Юпп берет его под руку и, отведя в сторонку, заводит разговор о суммах, отпускаемых на довольствие. Каптенармус успокаивается. Сквозь пальцы смотрит он на Вилли и Тьядена, значительно пополневших.

— Ну, ладно, — ворчит он. — Мне-то что? Некоторые и совсем не берут обмундирования: у них монеты сколько хочешь. Главное, чтобы у меня по ведомости все сходилось.

Мы расписываемся в получении вещей сполна.

— Ты, кажется, что-то говорил про курево? — обращается каптер к Вилли.

Вилли, оторопев, вытаскивает портсигар.

— И про жевательный табак? — продолжает тот.

Вилли лезет в карман куртки.

— Но водку-то ты ведь не пьешь? — осведомляется он.

— Отчего же? Пью, — невозмутимо отвечает каптенармус. — Мне даже врачи прописали. Я, видишь ли, тоже страдаю малокровием. Ты бутылочку-то свою оставь.

— Одну минутку... сейчас. — Вилли делает здоровенный глоток, чтобы спасти хоть что-нибудь. Затем вручает изумленной интендантской блохе бутылку, которая только что была непочатой. Теперь в ней осталось меньше половины.

Юпп провожает нас до ворот казармы.

— А знаете, ребята, кто сейчас здесь? — спрашивает он. — Макс Вайль! В совете солдатских депутатов!

— Самое подходящее для него дело, — говорит Козоле. — Теплое здесь у вас местечко, а?

— Да как тебе сказать? — отвечает Юпп. — Пока во всяком случае мы с Валентином устроены. Между прочим, если вам что понадобится, бесплатный проездной билет или что-нибудь в этом роде, приходите. Я сижу у самого источника всяких благ.

— Кстати, дай-ка мне билет, — прошу я. — Тогда я как-нибудь на днях съезжу к Адольфу.

Он вытаскивает книжку с бланками и отрывает листок:

— Заполни сам. Поедешь, конечно, вторым классом.

— Есть!

На улице Вилли расстегивает шинель. Под ней — вторая.

— Чем спекулянту в руки, уж лучше мне, — добродушно говорит он. — Разве за полдюжины осколков, что во мне сидят, мне не положена лишняя шинель?

Мы идем по главной улице. Козоле сообщает, что сегодня после обеда собирается чинить свою голубятню. До войны он разводил почтовых голубей и черно-белых турманов. Он хочет снова этим заняться. На фронте он всегда мечтал о голубях.

— Ну, а еще что ты собираешься делать? — спрашиваю я.

— Искать работу, — коротко говорит он. — Ведь я, братец ты мой, женат. Теперь только и знай, что добывай денег.

Со стороны Мариинской церкви затрещали вдруг выстрелы. Мы настораживаемся.

— Армейские револьверы и винтовка образца девяносто восьмого года, — объявляет Вилли тоном знатока. — Если не ошибаюсь, револьверов два.

— Что бы ни было, — смеется Тьяден, размахивая полученными ботинками, — по сравнению с Фландрией это мирное щебетание пташек.

Вилли останавливается перед магазином мужского платья. В витрине выставлен костюм из бумажного материала пополам с крапивным волокном. Но Вилли интересуется не костюмом. Он как зачарованный смотрит на выцветшие модные картинки, разложенные за костюмом. Восторженно указывает он на изображение элегантного господина с остроконечной бородкой, обреченного на вечную беседу с охотником.

— А знаете, ребята, что это такое?

— Ружье, — говорит Козоле, глядя на охотника.