Возвращение

Он как раз вернулся из Лондона, где проходило собрание, на котором «красная герцогиня» – так ее прозвали – пыталась заручиться поддержкой в своем начинании.

У сэра Джона было доброе сердце, и он не мог придумать ни одной причины, почему бы им не пригласить группу безобидных маленьких испанцев занять несколько все равно пустующих пыльных комнат. Своих детей у них никогда не было, и в коридоры этого дома давно уже не заглядывала ни одна живая душа, за исключением случайно забежавшей мыши.

– Ну что ж, ладно, – с неохотой согласилась супруга. – Но чтобы никаких мальчишек. Только девочки. И тех не слишком много.

– Боюсь, этого пообещать не могу, – твердо ответил он. – Братьев и сестер разделять нельзя.

Леди Гринэм все это было не по душе с самого начала. Несмотря на то что их дом пребывал в состоянии пыльного запустения, она продолжала им безмерно гордиться. Они давно уже распустили слуг, державших усадьбу в безукоризненной чистоте, осталась только близорукая экономка, которая изредка смахивала в углах паутину. И все равно леди Гринэм не забывала о былом величии особняка и своем положении его хозяйки.

Дети гуськом поднялись по ступенькам и вошли в холл, тараща сделавшиеся большими и круглыми, точно плошки, глаза. Со стен на них смотрели темные портреты. Палома захихикала.

– Глянь на него, – прошептала она Энрике, указывая на одно из фамильных полотен. – Какой толстый!

Своим замечанием она заслужила неодобрительный взгляд Кармен. Хотя учительница была уверена, что хозяева не поняли слов девочки, в причине ее веселья сомневаться не приходилось.

Натянутая улыбка на лице леди Гринэм поблекла.

– Итак, дети, – начала она, нисколько не смущаясь оттого, что они ее совершенно не понимали, но повысив голос на случай, если так будет доходчивей, – давайте-ка установим некоторые правила поведения.

Они обступили леди Гринэм. Мерседес в первый раз смогла рассмотреть англичанку поближе. На вид она была приблизительно одного возраста с Кончей, где-то лет сорока пяти. Ее муж, чьи рыжеватые пряди не прикрывали толком плешь на лысеющей голове, был, наверное, несколькими годами старше супруги. Его кожа была густо усыпана веснушками, и Мерседес старалась слишком уж на него не глазеть.

Кармен переводила то, что говорила леди Гринэм.

– Никакой беготни по коридорам… Зашли в дом из сада – сняли обувь… Гостиная и библиотека для вас под запретом… Собак не разыгрывать…

Они слушали молча.

– Ребята, вам понятны все эти правила? – уточнила Кармен в попытке разрядить обстановку.

– Си! Си! Си! – дружно закивали они.

– А теперь я покажу, где вы будете спать, – сказал сэр Джон.

С громким топотом дети начали подниматься за хозяевами по широкой, не застеленной ковровой дорожкой лестнице.

Леди Гринэм вдруг остановилась. Обернулась. Дети тоже замерли.

– Мне кажется, одно правило мы уже нарушили, не так ли?

Кармен вспыхнула.

– Да-да. Прошу прощения, – извиняющимся тоном проговорила она. – А теперь, ребята, спуститесь вниз и снимите ботинки, пожалуйста.

Они все сделали, как было велено, и теперь их запыленные ботинки лежали беспорядочной кучей у подножия лестницы.

– Потом покажу вам, куда их следует складывать, – сказала леди Гринэм и продолжила путь к их спальням, громко цокая по коридору собственными туфлями-лодочками.

Мерседес заметила одно: стоило им переступить порог этого дома, как все тепло чудного дня, которым они наслаждались по дороге сюда, осталось снаружи.

Мальчиков поселили в комнате на первом этаже, с высокими потолками, огромными подъемными окнами и большим выцветшим персидским ковром. Девочкам отвели две отдельные, пропахшие затхлостью комнаты на чердаке, в которых когда-то жили слуги. В каждой стояло несколько кроватей, на которых им всем предполагалось уместиться. Кармен с Мерседес предстояло спать с девочками валетом.

Наступило время ужина. Поначалу экономка миссис Уильямс держалась столь же неприветливо, как и ее хозяйка. На кухне она их засыпала всевозможными «нельзя».

– Нельзя оставлять на столе свои тарелки. Нельзя стучать приборами. Нельзя переводить продукты. Нельзя подкармливать собак объедками. Нельзя смывать очистки в раковину. Нельзя садиться за стол, не помыв руки.

Каждое «нельзя» сопровождалось пантомимой, демонстрирующей запрещенное действие. А потом она улыбнулась – широкой улыбкой, в которой участвовало все ее лицо, включая глаза, рот и ямочки на щеках. Дети тут же поняли, что у этой женщины доброе сердце.

В роскошной столовой, где с потолка свисали покрытые слоем грязи хрустальные люстры, был накрыт длинный стол, на котором зеленый фарфор от Вулворта нелепым образом соседствовал с жестяными кружками. Вряд ли леди Гринэм пришло бы в голову кормить этих маленьких иностранцев со своего лучшего костяного фарфора.