Поздним вечером в конце января 1937 года Игнасио с тремя своими друзьями выпивал в баре возле новой арены для боя быков. В том квартале нередко собирались сторонники нового режима, а сам бар был частым местом встреч любителей корриды, так что, если сюда заглядывал кто-то из сочувствующих республиканцам, беды, скорее всего, было не миновать. В углу расположилась группка мужчин, незнакомых большинству завсегдатаев, и в воздухе запахло грозой. Пусть на них не глазели, никто в баре не выпускал из внимания четверку этих слегка неряшливо одетых парней, а бармен обслуживал их подчеркнуто вежливо, не желая вступать с ними в разговор.
Около полуночи незнакомая компания поднялась и направилась к выходу. Проходя мимо, один из них с силой толкнул в плечо сидящего Игнасио. При любых других обстоятельствах это действие можно было бы принять за дружеский жест, но не в ту пору и не в том баре. Это был Энрике Гарсиа. Они с Игнасио ходили в одну школу, но даже тогда близкой дружбы не водили.
– Как жизнь, Игнасио? – спросил Энрике. – Как поживает лучший убийца быков во всей Гранаде?
В последней фразе сквозила издевка, и Игнасио быстро распознал завуалированный выпад в свою сторону. Намек Гарсии на то, что он причастен к происходившим в городе казням, привел его в ярость. Для Игнасио существовало различие между тем, чтобы быть, в его собственном представлении, негласным осведомителем и настоящим убийцей. Свою жажду крови он приберегал для арены.
Игнасио знал, что лучше смолчать. Если Гарсиа пришел сюда, чтобы затеять драку, не стоит давать ему удобного повода.
Гарсиа возвышался над Игнасио. В таком положении у него было явное преимущество, все равно как у конного пикадора. Игнасио редко чувствовал себя настолько уязвимым, он ненавидел то, как близко к нему стоял недоброжелатель, и то, с каким угрожающим видом тот нависал над ним, словно готовясь вонзить ему в бок
– Ладно, – сказал он спокойно, оглядывая круг своих приятелей. – Пожалуй, мне пора.
По компании пробежал шепоток. Им уходить еще было довольно рано, но они видели, что Игнасио и вправду было пора. Приятели без слов понимали, что, если выйдут с ним на улицу, это может быть воспринято как угроза. Вне всякого сомнения, Игнасио желательно было бы ускользнуть незаметно. В этом случае существовала вероятность того, что ситуация может просто сойти на нет.
Несколько секунд спустя он уже оказался на улице. Несмотря на не очень уж поздний час, вокруг не было ни души. Сунув руки в карманы, он неспешной походкой зашагал по Сан-Херонимо в направлении собора. Ночь была влажной, в тусклом свете газовых фонарей блестели булыжники мостовой. Он не собирался торопиться. Ему показалось, что он услышал чьи-то шаги, обернулся, но, никого не увидев, продолжил свой путь, упрямо решив не ускорять шаг. Почти дойдя до конца улицы, он резко свернул направо, в сторону одной из самых многолюдных городских улиц.
Там, на углу, он почувствовал, как его шею пронзает острая боль. Кто бы ни нанес этот удар, он поджидал Игнасио в глубоком дверном проеме, зная, что его жертва пойдет домой именно этой дорогой. От боли и внезапности нападения парень чуть было не полетел в сточную канаву. Он согнулся от боли, глаза заволокло туманом, желудок сжался, и к горлу подступила тошнота. Второй удар пришелся между лопаток. С беспредельным страхом – больше всего он боялся, что пострадает его прекрасное лицо, – он поднял голову и увидел, как к нему приближаются еще трое мужчин. Они появились с улицы Санта-Паула, параллельной Сан-Херонимо, и он сообразил, что угодил в тщательно подготовленную ловушку.
Ему теперь оставалось только одно – попытаться убежать. Выброс адреналина придал ему сил, и Игнасио пустился бегом. Его натренированность для выступлений на арене оказалась как нельзя кстати. Он бежал, не разбирая дороги, поворачивал налево, направо, путаясь в этих хорошо знакомых с детства улочках. Туман перед глазами еще не рассеялся, но он не отрывал взгляда от земли, смотря себе под ноги, чтобы не споткнуться. Несмотря на прохладную ночь, тело его взмокло.
Он, скрючившись, присел на корточки в дверном проеме, пытаясь отдышаться. Увидел, что рубашку пропитал не пот, а кровь. Много-много алой крови. У него имелся нож с костяной ручкой, который он всегда носил с собой, и, хотя у Игнасио еще не подвернулось случая им воспользоваться, он запустил руку в карман куртки, чтобы удостовериться, что оружие на месте. Его единственной мыслью было добраться до дома, но едва он попытался подняться, как ноги ему изменили.
Игнасио понимал, что был сейчас зверем, на которого открыли охоту, и у него мало шансов уйти целым и невредимым от своих преследователей с лезвиями наверняка куда более острыми, чем у него. Может, ему удастся схорониться здесь, пока они не свернут погоню?