Возвращение

На долю молодой женщины выпало немало горя. Двое любимых братьев на том свете, отец в тюрьме, Хавьер, мужчина, пробудивший в ее душе такую любовь, какую она себе раньше и не представляла, неизвестно где. Даже Конча не могла ожидать от дочери, что та не будет думать о том, чего лишилась. Пришло время оплакать потери. А поблагодарить судьбу за милость и порадоваться тому, что есть, можно и потом.

В дверях появился один из постоянных посетителей, однако тут же удалился: увидел, что время для своей ежедневной порции кафе кон лече выбрал неподходящее.

Конча придвинула стул поближе к дочери и обняла ее одной рукой.

– Бедная Мерче, – прошептала она. – Моя бедная, бедная Мерче.

Мерседес едва ли слышала мать поверх своего надрывного плача.

Пусть Конча была не виновата в свалившихся на них событиях, она все-таки испытывала глубокое чувство вины за то, как разворачивается жизнь дочери. Казалось, Мерседес грубо лишили самого смысла ее существования, и мать сочувствовала унынию и тоске девушки. Хотя жители Гранады сохраняли по возможности привычный ход жизни, напряжение оставило свою печать на их лицах. Горожан неустанно преследовал страх перед жандармами, солдатами-националистами и даже перед болтливыми языками соседей. Накаленная обстановка в городе сказывалась на каждом.

Материнский инстинкт подсказывал Конче посадить дочь под замок и оградить ее от всего, что находится за пределами этого темного, отделанного деревянными панелями зала. Теперь, после того как ее мужа и сына схватили прямо в этих стенах, дом больше не казался им таким уж надежным пристанищем, каким они его когда-то уверенно считали. Обе женщины знали, что тепло и безопасность, которые он им вроде бы предлагал, были не больше чем иллюзией. Именно поэтому Конча услышала, как произносит слова, идущие вразрез с самой ее материнской природой:

– Ты должна его отыскать.

Мерседес подняла на мать глаза, в которых плескались удивление и признательность.

– Хавьера, – решительно подтвердила Конча, как будто могли быть какие-то сомнения относительно того, кого она имела в виду. – Ты должна попробовать отыскать его. У меня есть подозрения, что он тебя дожидается.

Мерседес мигом собралась. Несколько минут, и она уже была готова к выходу. Ее страстное желание снова увидеть Хавьера пересилило все колебания относительно того, разумно ли пускаться в путь в одиночку. Наверху, в своей комнате, схватила пальто и шарф. Сунула фотографию своего токаора в сумку и в последний момент заметила танцевальные туфли, едва выглядывающие из-под кровати. «Куда я без них?» – подумала она, нагибаясь за ними. После того как она найдет Хавьера, они ей, вернее всего, понадобятся.

Когда Мерседес спустилась, Конча заканчивала убирать в баре.

– Послушай, знаю, твой отец не одобрил бы того, что я тебя отпускаю… да я и не уверена, что правильно поступаю…

– Только не передумай, пожалуйста, – взмолилась Мерседес. – Я скоро вернусь. Просто… пожелай мне удачи.

Конча сглотнула комок в горле. Не надо было показывать Мерседес своих переживаний. Она порывисто обняла ее, дала немного денег, большой кусок хлеба и сыра, завернутого в вощеную бумагу. Конча знала, что дочь сегодня еще не ела. Ни одна из них не могла заставить себя попрощаться первой.

Когда колокола на соседней церкви Санта-Ана отбивали двенадцать, Мерседес выскочила из кафе.

Конча продолжила заниматься своими делами. Пусть думают, что все идет как обычно.

Сеньора Рамирес была настолько поглощена ежедневными заботами, стараясь удерживать кафе на плаву, что перестала замечать, когда приходит и уходит Антонио. На нее столько всего свалилось; ее первенец казался одним из немногих, о ком ей можно было не волноваться. Школа снова работала, и Конча полагала, что он задерживается допоздна там, готовится к занятиям. На самом деле все свое свободное время ее сын проводил с Сальвадором и Франсиско, с которыми тесно дружил с самого детства.

Для Эль Мудо окружавшая его тишина никогда не подразумевала одиночества. Выразительные глаза и правильные черты лица этого юноши привлекали к нему людей. Девушки, оказавшиеся в его объятиях, никогда не оставались разочарованными его ласками, а глухота и немота только добавляли ему чуткости к уже заложенному природой нежному и внимательному отношению к женским потребностям. Особое обожание дам он заслужил тем, что, когда те покидали его спальню, в их ушах не отдавались эхом признания в любви, а в душах не теплилось тщетных надежд после жаркой ночи. Двое друзей пребывали в благоговейном восхищении от его успехов среди слабого пола.