Возвращение

В редком приливе великодушия распорядитель корриды мог дать быку небольшую передышку, если считал, что тот проявил незаурядную отвагу. Игнасио молился, чтобы эти рохос решили, будто ему удалось от них оторваться, и оставили его в покое. Вероятно, в нем говорила такая же вера в лучший исход, какую испытывает бык во время схватки с матадором: вдруг в самый последний момент у него появится шанс на спасение?

Когда тем вечером Игнасио зашел в бар, он не имел представления о том, что ждет его дальше, точно бык, выбегающий на арену. Сейчас-то он понимал: эти левые все спланировали заранее и думали, что знают, каким будет итог, все равно как продавцы билетов на корриде. За весь этот вечер он пережил все существующие этапы боя с быком и теперь, скрючившись в этом темном дверном проеме и напрягшись всем телом, ждал решающего и неминуемого удара. Перед ним пронеслись «моменты истины» из боев с теми быками, которых он заставил упасть перед ним на колени, и Игнасио осознал тогда неизбежность собственного конца. Никогда не существовало и тени сомнения в финале этого ритуала. Его загнали в ловушку, как быка на арену, и все, начиная с толчка Гарсии и заканчивая ранением, следовало установленному в корриде распорядку.

Возможно, это были последние связные мысли Игнасио перед тем, как он начал проваливаться в небытие, а тело его – оседать. Сейчас случайный прохожий легко мог бы принять его за спящего попрошайку. Мутным взглядом он увидел, как к нему приближаются двое. В расплывающейся картинке его быстро меркнувшего мира их головы в свете фонарей казались увенчанными нимбами. Наверное, это ангелы пришли к нему на помощь.

На улице под названием Пас[60] Гарсиа схватил его за куртку и быстро нанес ножом последний удар. В этом уже не было надобности. Мертвого нельзя убить дважды.

Ухватив Игнасио за ноги, они вытащили его на середину дороги, так чтобы тело обнаружили чуть свет; такое убийство было важным, оно представляло ценность для пропаганды и как частный акт возмездия. Из ниши в стене соседней церкви на тело Игнасио взирал какой-то святой. Широкий кровавый след тянулся от дверного проема, где он прятался. Ручеек крови отыскал себе путь между булыжниками и теперь змейкой струился по мостовой. К утру все следы смоет дождь.

В церкви из аккуратных проколов на боку скульптурного изображения Христа каплями сочилась нарисованная кровь, рядом на улице через уродливую резаную рану на шее быстро утекала жизнь реального человека.

Когда начало светать, в «Эль Баррил» принесли дурные вести. Заслышав тяжелые удары в дверь, Конча тут же с ужасом вспомнила арест Эмилио. Она уже почти шесть месяцев, с той самой ночи, не спала толком, а если у нее и получалось заснуть, просыпалась от малейшего шума: стука ставни на соседней улице, шороха постели, в которой ворочался один из оставшихся у нее детей, скрипа лестницы, приглушенного кашля.

На опознание отправили Антонио. Не то чтобы у кого-то были сомнения. Хотя тело Игнасио было изуродовано колотыми ранами, его лицо осталось безупречно прекрасным.

Облаченного в свой лучший трахе де лусес Игнасио забрали из морга и на повозке, запряженной лошадью, повезли к кладбищу на холме, откуда открывался вид на весь город. Во главе похоронного кортежа шел Антонио. Его сестра изо всех своих скудных сил поддерживала их безутешную мать, прижимая к себе ее ссохшуюся фигурку.

Конче Рамирес каждый шаг давался с трудом, словно она сама тянула на себе гроб сына. По приближении к кладбищенским воротам ее вдруг с оглушительной силой накрыло осознание неоспоримой реальности: двое ее сыновей мертвы. До этой минуты она цеплялась за зыбкую надежду, что все происходит с ней не по-настоящему. Не здесь ей следовало находиться. За ними молча следовали друзья, склонив головы, глядя на грязные туфли, шагающие по мокрой дороге.

На эти похороны явилось внушительное количество народа. Помимо родных, пришли все преданные поклонники корриды, жившие на расстоянии до сотни миль от Гранады и из еще более удаленных мест. Может, карьера Игнасио оказалась недолгой, но она была яркой, и за короткое время у его таланта появилось много почитателей. Значительную их часть составляли женщины; некоторые были просто безымянными воздыхательницами из толпы, но не меньше было и тех, кого он любил, может, несколько дней, может, всего одну ночь. Его любовница Эльвира тоже была там, вместе со своим мужем Педро Дельгадо, который пришел, чтобы отдать дань уважения одному из самых искусных молодых тореро Андалусии. Он старался не обращать внимания на слезы, которые обильными ручейками катились по щекам жены, но потом заметил, что если бы она не плакала, то была бы тогда единственной из всего сонма присутствующих там женщин, у кого были сухие глаза.