Возвращение

Жезлов вдруг вспомнил Маринку, жену, её бархатные тёмно-коричневые глаза, пухлые пунцовые губы, ямочки на локтях, и у левого соска небольшое, похожее на каплю фиолетовых чернил, родимое пятнышко. живо представил её, сонную, раскинувшуюся на подушке, по-детски почмокивающую губами, что даже ощутил волнующую теплоту её тела.

Быстро, как колодезный ворот, раскручивались мысли . Жезлов вновь увидел Маринку - недотрогой, с насупленными бровями, с голубой ленточкой в толстом жгуте косы, гибкую, похожую на тростинку. Ну и доставалось от неё однокласснику Сашке Жезлову! И он платил ей тем же, устраивал разные ребячьи пакости, и дело дошло до того, что в восьмом классе они рассорились на всю жизнь… А жизнь, к удивлению, преподнесла сюрприз: спустя четыре года свела их так, что они начали оба носить одну и ту же фамилию.

Жезлов мял травинку, лицо его подобрело, морщины на нём разгладились, и лёгкая полуулыбка блуждала в уголках рта. Сейчас вспоминалось только светлое, хорошее, что было в их недолгой совместной жизни. Так уж, видно, устроена человеческая память - помнить приятное. Конечно, было и другое. Однако у кого его не было? Например, Маринка самозабвенно любила танцы. А Жезлов считал их не совсем невинными - многозначительные взгляды, пожатия рук, прикосновения – вроде бы случайные, мимолётные, и прочее – всё это он представлял очень живо и ревновал Маринку к партнёрам. «Дурачок! - говорила в таких случая Марина. – Не будь скучным ревнивцем. Я не хочу скучного мужа!»

Да, она, конечно была права. И Жезлов приходил с ней на танцплощадку, раз-другой крутился в вальсе, потом ему это надоедало, он отходил, отворачивался и мучил себя глупыми мыслями, с нетерпением ожидая, когда, наконец, умолкнет оглушительный рёв репродуктора.

Жезлов вздохнул. Каким дураком он был тогда! Сейчас – да не только сейчас, это он понял ещё в тот, самый первый день, когда его, одетого в форму, крепко обняли горячие руки обеспамятевшей Маринки - Жезлов понял, насколько был он слаб в борьбе с самим собой, несправедлив к Маринке и вообще…

Ему стало совестно – последнее письмо Маринки лежит без ответа уже две недели. «Век не прощу себе этого. Вернусь —сразу же два письма напишу, - решил Жезлов. - Пусть читает.»

В первое время они переписывались часто. Иногда как и у всех, письма пропадали -кто знает, почему. Шла война, и исчезновение писем никого не удивляло. Потом треугольники стали ходить реже - Жезлова мотало по фронту, а Марина эвакуировалась куда-то в глухомань, где не было железной дороги. Теперь она в большом городе, да и Жезлов приписан не к полку, а к армейской разведгруппе, письма могли бы идти и почаще, однако они не спешили. Жезлов считал, что виной он сам: на письма следует отвечать сразу.

- Сержант! Дремлешь? - Жезлов очнулся от воспоминаний: ефрейтор потряс его за плечо. Нет? Тогда слушай. В госпитале я познакомился с одной рыжей молодкой. Она из шефов была, шефы к нам часто ходили. То подарки принесут, то концерт организуют, то ещё что-нибудь. В основном женский состав приходил. Ну, а у нас в отделении выздоравливающие ребята собрались - на подбор. Были у меня три дружка, земляки, холостые. Ну, известно, терять им нечего, всё равно на фронт идти, почему и не погулять? Я, хоть и женат, да холостяцкая закалка сказывается. Встрял и я раз с ними. И получилось в компании так, что нас четверо, а баб вдвое больше. И, понимаешь, среди них и оказалась эта рыженькая. Я как глянул – ахнул. Ну, думаю, не я буду, ежели не… Как выпили по второй, я её на танцы пригласил. Отказалась! Что такое? Сколько ключей перепробовал - напрасно. Ну, думаю, нужна отмычка! На других-то я не гляжу. Уж больно статью хороша, скромна и гордость в глазах. А всё дело в том, что муж у ней где-то, чуть ли не на нашем фронте воевал. У других-то кто убит, кто без вести, ясное дело, по ласке соскучились, да и горе надо развеять. Живые о живом думают. И, представляешь, сколько я заходов сделал и тот вечер и после - ни в какую, как горохом об стенку. А я, надо сказать, по натуре охотник, меня хлебом не корми, дай поохотиться. Я, между прочим, по этой причине и в разведку пошел. Да, значит, вовсе я пал было духом, а охотничья жилка - своё.

Жезлов теперь слушал со вниманием. Странное чувство владело им. Было не то чтобы противно, а словно по голому телу полз слизняк, и вместе с тем любопытно. Его, пожалуй, заинтересовал не столько рассказ, сколько судьба неведомой рыженькой женщины. История эта какими-то незримыми нитями связывалась с теми мыслями, которые несколько минут назад обуревали его.

Ефрейтор, щуря синий озорной глаз, смотрел сквозь лапник на редкую поросль отдаленных елочек и медленно, с паузами, продолжал: