Возвращение

Себастьян увидел во сне, будто он развел костер в лесу, неподалеку от города: собрал сухие сосновые ветки, поджег их и через какое-то время пошел прогуляться. Уже будучи довольно далеко от костра, он встретил какого-то молодого человека, тот спросил, что делает рыба, если ее вытащить на сушу. Себастьян, заядлый рыболов, поспешно ответил: известное дело — что, малость побарахтается, а затем уснет. Молодой человек спросил еще что-то, но в этот момент взгляд Себастьяна привлекли мелькнувшие в кустах молодые женщины в светло-голубых платьях, и он заторопился туда, чтобы посмотреть, хорошенькие ли они. Как бы между прочим он повернул голову и увидел, что костер за это время из маленького превратился в огромный — языки пламени лизали нижние ветки деревьев, и Себастьяна охватил страх.

Когда он подошел к костру, люди уже тушили огонь — полыхали свезенные в кучу высохшие сосны и ели, на границе огня на поваленных деревьях лежали мужчины, словно стремясь своими телами преградить путь стихии. Себастьян схватил палку и начал колотить ею по горящим веткам, но человек, распоряжавшийся здесь, послал его на другую сторону огня, где пламя уже перекинулось на вереск и стебли черники. Себастьян поспешил туда, но, чтобы добраться до места, ему пришлось перелезать через проволоку, неизвестно для чего натянутую там, и когда он наконец добрался, там уже орудовал какой-то молодой человек, без толку размахивающий лопатой. Себастьян крикнул, чтобы и ему дали лопату, так как рядом возвышалась куча песка, но никто не услышал, и тогда ему пришлось горстями кидать песок на огонь. Внезапно в лесу стемнело, словно был уже поздний вечер, вдали Себастьян увидел двух милиционеров, они шли в его сторону, один держал в руке раскрытый блокнот, другой — радиопередатчик. Человек, руководивший тушением пожара, подозвал их поближе, и Себастьяна охватило тревожное чувство вины — конечно же все знали, кто развел костер, от которого огонь распространился дальше, и ему было не избежать наказания. Он схватил с земли ветку, вернее, тоненький гибкий прутик, чтобы продемонстрировать свое рвение, решив, что будет до тех пор сбивать пламя, пока они его не схватят. Странно, все люди, тушившие пожар, а также тот молодой человек, который обратился к нему с вопросом, были голыми, и только милиционеры в форме.

Себастьян проснулся бодрым. В комнате было темно и тихо, он понял, что спал самое большее час; прислушался в надежде уловить шум проезжающих машин, однако прошло немало времени, прежде чем за окном прогромыхала какая-то машина, а какая — он не понял. Увиденное во сне отчетливо стояло перед его глазами, чувство вины и страх постепенно отступили, превратившись в неприятное воспоминание. Неожиданно его поразило, что в комнате не слышно тиканья часов. Он встал и убедился: часы, одни и другие, остановились — на половине десятого и на половине первого. Себастьян лег в половине первого — казалось неправдоподобным, что стрелка часов остановилась именно в этот момент. Испугавшись, словно кто-то сыграл с ним плохую шутку, он поспешно набрал номер информации времени. Было три часа.

Необычное ощущение свежести не покидало его: за короткое время он отдохнул, был бодр и полон желания действовать, однако до утра оставалось еще несколько часов. Это было одновременно и хорошо и плохо. Плохо в том отношении, что он не мог придумать, чем бы ему заняться, а хорошо потому, что утро, когда надо будет пойти к одной своей знакомой, чтобы выразить ей соболезнование, таким образом, на какое-то время отодвигается.

Себастьян не выносил смерть, похороны и все, что этому сопутствовало. Не в его натуре было разделять с кем-то траур. Слезами неотвратимость не отвратишь. Он с ужасом представил себе, что ждет его утром: заплаканные глаза, гнетущая обстановка, пожатие руки, выражение сочувствия. Женщина в который раз начнет рассказывать, как все произошло… или не начнет? Вечером Себастьяну позвонил Меривее, друг Арнольда, и прерывающимся от волнения голосом сообщил, что Арнольд умер.

— Он повесился, — сказал Меривее.

Себастьян молчал, Меривее тоже молчал.

— Он… — заговорил наконец Меривее, но Себастьян положил трубку на рычаг. О смерти почему-то любят говорить подробно и долго, основательно объясняют, как это случилось. Необходимо во что бы то ни стало нарисовать полную картину, все запомнить, словно для того, чтобы предостеречь другого, чтобы этот другой не стал жертвой аналогичного несчастья, болезни, помрачения рассудка, неосторожности, отчаянной смелости или еще чего-нибудь такого… Себастьяну не хотелось слушать рассказ о том, как Арнольд повесился, — на миг ему вспомнилось его улыбающееся лицо с аккуратно подстриженной бородкой.

Арнольд внезапно ушел из жизни. Вот так взял да и ушел в одночасье, без узла, чемодана, не попрощавшись. Пропала охота жить, жизнь не сулила ему больше ни радостей, ни удовольствий, ни надежды, ни интереса, и вот он взял и ушел. Чтобы больше не возвращаться.