Возвращение

— На здоровье, — говорит Леопольд пьянице. В кармане у него лежат письмо к директору увеселительного заведения и два адреса. Один из адресов сорвет с увеселительного заведения завесу таинственности, а второй… Он смотрит на пьяницу, который с остекленевшим взглядом застыл за столом — не так уж трудно представить себе его, в состоянии белой горячки забившегося в угол комнаты. Услышав от Александра о мужчине, вернувшемся с антиалкогольного лечения, Леопольд твердо уверовал, что счастливый конец возможен, однако сейчас он сомневается в этом.

Счастливый конец — это уступка публике. Ведь каждый надеется, что в один прекрасный день с его плеч спадет груз забот, что, блуждая по морю, он когда-нибудь все же доберется до берега, до оазиса в пустыне, до домика в лесу… Добро побеждает зло. Хеппи энд, как в кино. Осуществление надежд. Сказка. Критик нежно погладит автора по голове: несмотря на то, что общее впечатление мрачное и безотрадное, в конце произведения звучат оптимистические нотки; или: от колорита картины веет страстным оптимизмом. Оптимизм пользуется покровительством, он подобен лучу света в мрачном лабиринте повседневной жизни. Без твердой надежды на то, что какой-то выход существует, жизнь не имела бы смысла, и в то же время оптимизм как ловушка не позволяет трезво оценить ситуацию. И тогда в действие вступает пружина рокового механизма: явью становятся кровопролитные войны и прочие ужасы, происходящие в мире…

Вечернее солнце полыхает на стволах сосен, в окнах, на стенах домов, тени удлинились, все вдруг стало либо слишком ярким, либо темным — бескомпромиссное утверждение и отрицание, мягкие промежуточные тона на какое-то время исчезают, пока сумерки не сгладят все. Леопольд бродит по улицам пригорода, то и дело останавливается, чтобы поглядеть на дома, которые наперебой кокетничают друг перед другом изобретательностью своих творцов, зачастую это странные, порой даже очень странные постройки с башенками, верандами, галереями, колоннами, лестницами, мансардами и причудливыми окнами. Большинство построены в двадцатые — тридцатые годы, более же поздние бросаются в глаза своим однообразием, словно сюда взяли да поставили большие ящики из силикатного кирпича. Выйдя на Жасминную улицу, Леопольд замедляет шаг, делая вид, что прогуливается, и на всякий случай достает из кармана адрес, который ему дал Мейнхард. Альберт живет в доме под номером тридцать. Почти в каждом саду вдоль забора растут высокие кусты жасмина, на их сухих стеблях уже появились первые листочки, и Леопольд представляет себе, какой аромат стоит на этой улице во время цветения.

Леопольд замедляет шаг, он словно боится этой встречи с Альбертом. Мелькает мысль: а вдруг это тот самый чудак Альберт Трапеж, о котором столько рассказывали, надо быть начеку, чтобы тебя снова не разыграли. Самое правильное сразу же взять быка за рога — войти, сказать: здравствуйте, мне посоветовал обратиться к вам Мейнхард, я нашел письмо, где говорится об увеселительном заведении… Однако Леопольд понимает, что едва ли воспользуется заготовленной фразой, ибо может сложиться совсем другая ситуация и обращение, придуманное заранее, окажется неуместным. Придется импровизировать, как актеру, забывшему авторский текст. Неожиданно ему с пугающей ясностью представляется, будто мир вокруг него поделен на множество сценических подмостков, где действующие лица, появляясь, произносят каждый свою реплику. Дома и квартиры — это сцена, платформа электрички, кафе, где он недавно сидел, улица, по которой сейчас прогуливается, — все это сцена, и ему ничего не остается, как подчиниться, если режиссер решит произвольно изменить мизансцены.

Дом, который ему нужен, находится в стороне от улицы, он построен с учетом строгой симметрии, в центре — веранда с цветными окнами и выкрашенная черной краской дверь, которая в первый момент производит впечатление черной дыры. Остальные окна без занавесок, мрачные, кажется, словно за ними нет жизни, тем не менее от дома веет уютом, в нем больше притягательного нежели отталкивающего, и Леопольд открывает калитку и по петляющей меж кустов, посыпанной кирпичной крошкой дорожке направляется к дому; на миг он останавливается и глядит на восемь кирпичных труб в углу сада, но не задумывается над их назначением, идет к двери и нажимает на кнопку звонка. Позвонив несколько раз и не дождавшись ответа, Леопольд решает, что звонок либо испорчен, либо не присоединен к проводке; тогда он принимается стучать, но в доме по-прежнему стоит тишина, и Леопольд идет за дом, надеясь найти там еще одну дверь или встретить кого-нибудь в саду. Он едва доходит до угла, как видит стоящую под соснами машину.