Возвращение

– И ты за такую наглость взяла его в плен? – спросила я.

– Накормили так, что он до сих пор не стоит на ногах? – выдвинул свою версию Дятлов.

Даже удивительно, что у нас еще находились силы шутить.

– Будете перебивать – ничего вообще не узнаете, – важно парировала бабуля. – В общем, я ему сказала, что ты в школе на ответственной контрольной и звонить тебе нельзя. Но если эта встреча так важна, то могу позднее как-то вас состыковать. Говорю это, а сама вижу: батюшки мои, да он еле на ногах стоит, по скулы шарфом обвязан, а глаза-то мутные, и дрожит весь. А запах от него идет страшный, мерзкий. Я, правду сказать, дурное подумала, а поскольку он к тебе, моей внучке, какие-то дела имеет, то уж церемониться не стала: дернула его за этот самый шарф. Гляжу, а он-то под шарфом весь в крови тонет. Я, понятное дело, задергиваю его обратно в коридор, хватаюсь за телефон – скорую вызывать. Тут мальчонка начинает меня умолять, чтобы никуда не звонила, потому что все равно убежит после звонка, сил еще хватит. Ну, завела я его в Надину комнату, он так и рухнул на кровать плашмя, сердечный. Но сперва попросил, чтобы я поклялась, мол, не стану никуда о нем сообщать. Не люблю я такие дела, но пришлось дать клятву. Сперва одну вашу простыню, Даночка, на бинты пустила, потом уж за настоящими в аптеку сбегала…

– Но почему на улице… – вступили мы хором с Сашкой, переглянулись, и Дятлов прикрыл рот рукой, давая мне высказать общую мысль.

– Бабуль, почему ты на улице не позвонила в скорую, в полицию?

– Внучка, или ты не услышала, что я слово дала? – удивилась бабушка.

– Так это чтобы усыпить его бдительность, это не считается.

– На что тогда клятвы давать, если они ничего не значат? – пожала плечами бабуля. – Я своим здоровьем поклялась и шутить такими вещами не собиралась.

– А вы бы скрещенные пальцы за спиной держали, – влез с советом Дятлов.

В ответ он получил взгляд, полный горького разочарования, смешался и покраснел.

– К тому же мальчонка еще прежде мне сказал, что это болезнь у него такая сверхредкая, генетическая, и врачи ему ничем помочь не могут, только замучают. А если дать время, все само пройдет. Я, когда перевязку делала, на раны-то получше глянула: не порезы это, как я сперва думала, а вроде сама кожа на каждом сгибе полопалась и кровоточит. Но потом на улучшение дело пошло, кровить перестало. И кормила я его при каждой возможности, чтобы силы восстановить.

– А мне почему не позвонила, не вызвала? – спохватилась я.

– Так нужды не было. Егорушка совсем ослаб, о тебе больше не спрашивал. Он, может, потому и пришел, что помощи искал. Уж с этим я и сама могла управиться.

– А сегодня? Ой, только не говори, что он умер и ты не знаешь, как избавиться от тела!

Бабушка замахала на меня руками:

– Да ну, внучка, шуточки у тебя! Просто полегчало ему, и он свое дело припомнил: стал спрашивать, где ты да когда придешь. Вот и пришлось все же ставить тебя в известность.

– Все ясно, – вздохнула я. – Так я пойду поговорю с ним?

– Вместе пойдем, – тут же уточнил Сашка.

Бабуля снова на него покосилась, потом сказала:

– Ладно, тогда я сейчас гляну, как он там, потом вас кликну.

Она заспешила по коридору, а Дятлов вопросительно уставился на меня:

– И что все это может значить?

Я руками развела, едва не свернув со стола заварочный чайник:

– Что угодно, кроме какой-то там генетической болезни. Этот мальчишка рос у меня на глазах в Кречете, а в следующих жизнях он уже ничего такого подхватить не мог.

– Значит, работа другого всадника?

– Не знаю, возможно. Кстати, непонятно, почему он не позвонил, телефонами мы обменялись. Да и всадников сейчас нет в нашем городе. Или есть…

– А если Орлик подстраховался?

– Не вижу в этом смысла, мальчишка до даров всадников не дорос, никакой опасности не представляет…

Тут нас из прихожей окликнула бабушка. Церемонно сообщила, что пациент готов общаться.

Мы зашли в мамину комнату, погруженную в полумрак, с задернутыми занавесками. Горела лишь настольная лампа на этажерке в дальнем углу, но все равно я ахнула: Егор больше походил на мертвого, чем на живого. Казалось, на его лицо высыпали пакет муки, таким оно было белым, оплывшим. Лишь глаза оставались живыми, они зорко следили за нами.

– Привет, – сказала я, подходя к кровати. – Что с тобой случилось, бедолага?

Егор улыбнулся совсем мальчишеской улыбкой, растерянной и застенчивой, – он явно смущался, что я сверху разглядываю его, распростертого на постели, – но переборол себя и ответил:

– Привет, Дея! Рад, что ты все же иногда появляешься в этом доме.

– Да уж, не так часто, как ты, Егор, – парировала я. – Почему не позвонил-то?

– Не было телефона, – криво ухмыльнулся он.

– Как так? Давала же номер!

– У меня его изъяли. В смысле, не номер, а весь телефон.

– Кто? – из-за моей спины тут же спросил Сашка.

– Орлик.

– Что?!

Мой выкрик повис в тишине. На этот раз Егор разговорчивостью не блистал.

– Вы с ним разве виделись? – не дождавшись ответа, спросила я. – Он ведь даже не знал, где ты живешь.

– Знал.

– Но точно не от меня, я не говорила.

Мальчишка так странно глянул на меня, вроде как даже с сочувствием.