Возвращение Амура

– Бедный государь! Опять его обманули! Не было никаких предварительных со мною сношений! Это – ложь! Все – ложь!.. Нет, вы представляете, что делается?! Им же прекрасно было известно, когда я отправляюсь в Камчатку, и именно в это время Нессельроде решает направить секретную комиссию для уточнения границы и изучения левого берега Амура. Каково?! Изучать берег реки, не касаясь самой реки, не имея права выйти к ней, чтобы, не дай бог, не обеспокоился страшный Китай! Китайцы англичанами напуганы, а тут – нате вам! – русские с комиссией, да еще секретной! Что за комиссия, Создатель?! Они что, идиоты? А?! – Генерал обратился к начальнику области – тот неопределенно пожал плечами. Его заботы были слишком далеки от таких вопросов. Вместо ответа он подвинул в сторону генерала чашку с чаем, но Муравьев не обратил на нее внимания. Уперев обе руки в стол, он потянулся к по-прежнему стоявшему Волынову и лицом к лицу четко проговорил: – Пока устье Амура нами не занято, пока не проведены хотя бы предварительные переговоры с Китаем, от такой комиссии будет только вред! Она в любом случае переполошит Китай и осложнит наши отношения. Надобно отложить комиссию, хотя бы до моего возвращения из Камчатки. Я прикажу Зарину задержать этого Ахте в Иркутске и напишу обо всем государю. Он, в отличие от Нессельроде, человек вменяемый и, надеюсь, меня поддержит. Петр Игнатьевич, срочно готовьте гонца в Иркутск, а там пакет отправят в Петербург! К утру письмо будет готово. А теперь, будьте любезны, проводите меня к моим спутникам.

Вообще-то, по принятым для высшей администрации правилам, сопровождающие генерал-губернатора подчиненные назывались его свитой, но Муравьев старательно избегал этого слова, не желая – и не умея – выглядеть царским вельможей.

На деревянном высоком крыльце, с которого открывался прекрасный вид на величественную Лену, уже укрывавшуюся сумеречным покрывалом, они столкнулись со Струве, который спешно поднимался по ступенькам.

– Петр Игнатьевич, на причале мы не стали знакомиться со всеми, я предполагал сделать это за ужином. Но сейчас знакомьтесь: Бернгард Васильевич Струве, начальник нашей экспедиции. – Волынов как человек военный отдал честь и пожал протянутую молодым человеком руку. – Вы проверили, Бернгард Васильевич, все ли готово для нашего дальнейшего пути?

– Все, Николай Николаевич, за исключением лошадей и проводников.

Муравьев повернулся к Волынову с невысказанным вопросом.

– Вас, ваше превосходительство, – пояснил Волынов, – будут сопровождать якуты-проводники Афанасий и Семен и обслуга лошадей. С самими лошадьми трудно, здесь, в Якутске, мы подобрали полторы сотни, а на других станциях много сложнее. Особенно после Усть-Маи.

– Постойте, сколько, вы сказали, лошадей?! – изумленно спросил Муравьев.

– Полторы сотни! – подтвердил Струве.

– Бернгард Васильевич, как это понимать?! Я приказывал – не более сорока!

– Груза много, ваше превосходительство, – вмешался Волынов. – Продовольствие для людей, корм для лошадей, там же нет ничего – голые горы. И вашему предшественнику Руперту требовалось куда больше, хотя он только до Маи добирался…

– У меня нет денег, чтобы оплачивать прогонные, – жестко сказал генерал-губернатор. – Нижних чинов для Охотского порта, Петр Игнатьевич, отправьте отдельно за счет Русско-Американской компании, у нас такая с ними договоренность. Мы же ограничимся лишь крайне необходимым. С сорока лошадьми справимся и сами, без обслуги. Вам, господин Струве, я поручил руководство экспедицией, так извольте быть настоящим начальником, а не размазней! На первый раз прощаю, но это – последний раз!

Глава 19

1

Караван генерал-губернатора остановился на большой, полого сбегающей к реке луговине возле лодочной переправы.

Река в спокойное время была, видимо, небольшая, но быстрая – сейчас же она вздулась, желтые от глины потоки несли обломки веток, смытый береговой мусор; вода подбиралась к двум избушкам лодочников, которые предусмотрительно были поставлены хозяевами на возвышенности. К избушкам примыкали низкие бревенчатые стайки для домашней живности (эта самая живность – две лошади и две коровы-пеструхи – по причине хорошей погоды свободно кормилась неподалеку на молодой траве); огороженные жердями огородные грядки нежно светились зеленью ростков.

Лодочники со своими семьями сгрудились возле одной избы. Семьи были не по-русски невелики: на две всего пятеро ребятишек. Отцы – невысокие, жилистые, большерукие – одеты в одинаковые армяки, перевязанные веревочными поясами; матери – худые, что видно даже под свободными сарафанами и старенькими, вытертыми душегреями, головы покрыты ситцевыми, в незабудках, платочками. Ребятишки – белоголовая мелкота от двух до шести лет, три девочки и два мальчугана – все в посконных рубашонках ниже колен, вполне возможно, без штанов. Родители в лаптях, а ребятня – босоногая.

В общем, бедность беспросветная.