Возвращение Черного Еретика (СИ)

И это правда. Она благодарна сестре Тадеуша хотя бы за то, что та не оказалась его любовницей. Эйсли живая, задорная и сообразительная — она напоминает Астори её саму в далёкой беззаботной молодости, и от этого на душе становится тоскливо и тепло.

***

Астори кусает губы и терзает тонкую перчатку на правой руке. По спине крадутся мурашки. Стоящий рядом Гермион неловко похлопывает её по плечу, стараясь успокоить, но напрасно: Астори колотит мелкая лихорадочная дрожь, трясутся руки и ноги. Во рту сухо. С минуты на минуту должен прибыть дядя — он звонил из аэропорта, говорил, что скоро приедет — и Астори тревожно. Она готовилась к этой встрече последний месяц и всё равно, всё равно… Ей очень страшно. Вдруг она ему не понравится? Вдруг он не понравится ей? Она столько лет мечтала о семье, и теперь, когда жизнь наконец стала налаживаться… Астори не переживёт, если что-то пойдёт не так.

Учитывая её больное сердце… возможно, буквально не переживёт.

— Солнышко, всё будет хорошо, — произносит отец, приобнимая её. Он волнуется не меньше, а то и больше: не шутка — тридцать лет не видеть брата. Астори опускает голову Гермиону на плечо и через силу кивает.

— Да, папа… конечно.

Её по-прежнему потряхивает. Минуты растягиваются тысячелетиями, и в каждой секунде кроется бездонная вечность умирающих и рождающихся цивилизаций. История словно отматывается назад в замедленной съёмке. Один круг, второй, третий… От изобретения атомной бомбы к открытию пороха, от первой напечатанной книги к первому топору. От заката к рассвету и дальше — в бездонную ночь. Астори прикрывает глаза. Как долго…

Вдруг — топот шагов на лестнице и робкий стук. Покашливание. Астори и Гермион переглядываются и одновременно сглатывают: пришёл. Они неподвижно стоят несколько секунд, затем Гермион неуверенными шагами приближается к двери: Астори слышно, как он отпирает её.

— Гермион…

— Вэй…

Тихо, горько, на грани выдоха. Что-то шуршит и падает; Астори пробирается вперёд и видит, как отец отчаянно обнимает незнакомца, цепляясь за него, как утопающий за соломинку, и пряча голову у него на плече. Незнакомец обнимает Гермиона так же крепко. Доносится невнятное всхлипывающее мычание. Астори застывает, не зная, уйти ей незамеченной или остаться: она чувствует себя лишней, ненужной, неуместной. Пока она размышляет, братья размыкают объятия и обмениваются энергичным рукопожатием, неверяще ощупывая друг друга. Гермион замечает Астори и подзывает к себе.

— Брат… вот, это… это наша с Эсси девочка. Твоя племянница. Астори.

Смущённая Астори приближается к дяде и с любопытством рассматривает его: длинная белая борода, щегольской гостюм серого с голубиным отливом цвета, такая же шляпа, изящная трость с резной рукояткой, пенсне на золотой цепочке… её дядя очевидно франт, да ещё какой. Смуглое сморщенное лицо напоминает грецкий орех; серо-голубые луковые глаза улыбаются. Вэй младше Гермиона, ему около пятидесяти пяти, но сохранился он плохо: кажется, что ему все семьдесят.

— Астори, милая… здравствуй, — тепло кивает он. Астори кивает в ответ.

— Здравствуй… дядя.

Новое непривычное слово жжёт язык. Улыбка щекочет губы.

У неё есть семья.

========== 10.2 ==========

Эйсли любит сюрпризы. Чёрт побери, Тадеушу давно стоит это понять, но он до сих пор не может привыкнуть к выходкам его любимой младшей сестрёнки: она непредсказуема и безнадёжна. И он порой её побаивается. Эйсли — энергичный радужный фонтанчик, искрящийся весельем и юношеским задором; она постоянно в движении, ни минуты не сидит на месте, болтает, смеётся, переписывается, танцует, поёт, и у Тадеуша порой голова идёт кругом от того жизнерадостного бардака, который Эйсли наводит в квартире. Но, в конечном счёте, именно сестра делает апартаменты на Ореховой — домом, а не очередным холостяцким пристанищем. И Тадеуш за прошедшие годы научился уживаться с Эйсли.

Конечно, иногда он ворчит с показным недовольством, что она отвлекает его и мешает работать, но ворчит невсерьёз. И Эйсли знает это. Порой он журит её за то, что она не убирается в спальне или поздно приходит с вечеринок, но ведь он любит её и тревожится о ней, и желание защитить и уберечь от беды вполне нормально. Эйсли знает и это тоже и пытается быть терпимей к отеческой сверхзаботливости Тадеуша.

Эйсли любит сюрпризы, и они бывают очень неожиданными. Тадеуш честно старается помнить об этом. Но к чему он никак, никогда, ни при каких условиях не сумел бы подготовиться, так это к тому, что за обычным пятничным завтраком Эйсли задумчиво отложит кружку зелёного чая и, моргнув, произнесёт:

— Знаешь, мы с Беном женимся.

Тадеуш попёрхивается кофе и сплёвывает его прямо на свежую газету. Кашляяет. Очень долго и выразительно кашляет. Затем снимает очки и отупело глядит на невозмутимую сестру. В горле и носу першит.

— Ты… вы… что, прости?

— Мы с Беном женимся, — терпеливо повторяет Эйсли и чмокает жвачкой. — Прости, Тедди, мы давно хотели тебе сказать, но подходящего момента…

— Давно — это сколько? — подозрительно спрашивает Тадеуш. Сестра пожимает плечами.

— Около месяца.