Возвращение Черного Еретика (СИ)

Она ступает по припорошенной снегом траве и ведёт Изюминку под узцы. Снег поскрипывает под сапогами и копытами. За стеной бело-зелёного леса возвышается стена бело-серых скалистых гор Эрко-Ас-Малларас; пахнет свежестью и влажной корой, морозный воздух режет ноздри, и дышится свободно. Вот ещё одно хорошее слово — свобода. Астори улыбается Иарам, вышедшей их встречать на крыльцо намины.

— Здравствуй, святая мать.

— Добрый день, дочь моя, — кивает Иарам, щурясь, и плотнее закутывается в шаль. — Входи.

Внутри пристройки тесно и тепло; сладко пахнет воском. Астори без приглашения усаживается за стол, пока Иарам достаёт чашки. Болтает ногами. Осматривается. Да, она была здесь трижды, но каждый раз — в новинку.

— Что ж, — произносит Иарам, поставив чайник, — а теперь говорите, дочь моя: чем я могу вам помочь?

Астори мотает головой с радостной и пугливой улыбкой.

— Я надеюсь, ничем.

Иарам флегматично изибает бровь.

— Вот как?

— Да, я… я надеюсь, что вы уже помогли. Я… — Она беспомощно и счастливо разводит руками. — Я нашла.

Иарам понимает. Её лицо озаряет подбадривающая улыбка.

— Это звучит обнадёживающе, особенно учитывая, что в прошлый раз вы вовсе не знали, что искать. Я рада, что вывела вас на истинный путь, дочь моя. Вы приехали, только чтобы рассказать мне об этом?

— Ну я… ну да. — Астори пожимает плечами. — Понимаете, я… я как будто заново научилась дышать. Жить. Видеть. И я… чувствую такую свободу… абсолютную.

— Неужели? — Иарам разливает по кружкам чай. — Берите конфеты, дочь моя. Абсолютная свобода, вы говорите? О, её не существует. Уж поверьте. Людская свобода весьма относительна, как и большинство вещей в этом мире. Мы свободны лишь в определённых вопросах, и список их невелик.

Астори откусывает большой кусок шоколадки и задумчиво засовывает его за щеку.

— Например?

— Свобода выбора — самое очевидное, — поясняет Иарам, открыв сахарницу. — Вам сколько ложек? Три? Но абсолютная свобода включает в себя свободу духовную и физическую. Вторая невозможна по сути, а первая… свобода от выбора? От зла и добра? Та самая третья сторона, о которой мы говорили? Это пустота. Природа не терпит пустоты, дочь моя. А человек… человек — тем более: чем сильнее в нём стремление к недосягаемой полноте и совершеству, тем сильнее и боязнь пустоты. Это та же крайность. А люди — посередине. Не там и не здесь.

— Это звучит… странно.

— Всякая правда странна, — смеётся Иарам. Астори скептически хмурится, но сейчас ей гораздо интереснее поглощать молочный шоколад с фундуком, чем спорить о вечном. Хотя последний вариант, конечно, тоже заманчив.

— Это в Эноскадэ написано?

— Не знаю, — простодушно сознаётся Иарам. — На проповеди я читаю одни и те же страницы — там точно ничего такого нет, но я ни за что не ручаюсь.

Астори округляет глаза, забыв даже пережёвывать шоколад.

— Т-то есть… в-вы… сами это выдумываете?

— Не выдумываю, а домысливаю, — поправляет Иарам. — Объясняю. Не столь важно, что написано в Эноскадэ… её создавали четыре тысячи лет назад таспасийские жрецы, она безнадёжно устарела! Стареет мораль, дочь моя, и истины, и законы, но люди… они вечно обновляются — как змея, которая сбрасывает кожу и тем не менее остаётся собой. И есть человеческая память. И человеческая мудрость. Я верю в них.

Астори молчит и комкает обёртку от конфеты. Иарам отпивает свой чай.

— Пейте, дочь моя, а то остынет. Он вкусный.

С улицы доносится храп и ржание Изюминки; Астори со вздохом берётся за чашку, грея пальцы.

— И всё-таки я не понимаю, — безнадёжно тянет она. Иарам сжимает ей запястье.

— Всё хорошо, дочь моя: не понимать — это в порядке вещей. Это в человеческой природе. Ибо абсолютное знание, как и всё абсолютное, недоступно людям, а значит, мир непостижим, а значит, всегда останется место и время для вопросов… потому что спрашивать — тоже отличительная особенность людей.

Астори облизывает губы.

— Но если… если то, что внутри меня, не… не свобода, то… что это?

Иарам блаженно откидывается на спинку стула. Улыбается.

— Я полагаю, любовь: это величайшая из небесных истин и сладчайшее из земных наслаждений, и только она одна может дать иллюзию полноты и абсолюта. Ешьте мармелад, дочь моя. Попробуйте апельсиновый, я в восторге от него.

========== 10.3 ==========

Тадеуш знает: Астори солёная. И горячая. Она на вкус как вскипевшее море, необузданная, отчаянная, сумасшедшая, и в ней всего слишком, но этого не хватает и хочется больше и больше, хочется осушить это море до самого дна или захлебнуться в волнах. Астори словно горная лавина. Словно цунами. Словно разбуженный вулкан. Тадеушу кажется, что если он коснётся неё, то расплавится или рассыпется горсткой пепла — это же всё равно что поцеловать огонь или поймать губами порывистый океанский бриз. Она ускользающая и обжигающая. И он обожает её. Тадеуш знает, как расширяются её зрачки, когда она приходит в ярость, как горят тёмно-карие глаза — словно два кинжала — как напряжённо и часто она дышит, как торопливо облизывает губы, как сжимает до хруста кулаки… Астори вся — обнажённая сталь. Она пугает и притягивает.